— Что ты делаешь сегодня вечером? — обдало меня одновременно запахом его тела, парфюма, мятой жевательной резинки и холодным потом от того, как неожиданно зло он это произнёс. Словно вопрос уже решённый: виновата. Но дату и время «казни» я должна выбрать сама.

— Работаю, — уклонилась я от его горячего свежего дыхания.

— А завтра вечером? — произнёс он скучающим тоном, лишь подтверждая мою догадку: ты виновата уж тем, что хочется мне…

— Работаю, — слегка виновато пожала я плечами.

— На меня? — усмехнулся догадливый шеф уже как хозяин.

— Можно сказать и так, — напряглась я, безошибочно понимая к чему он клонит. Под внимательным потемневшим взглядом, следившим за моими движениями из-под хмуро сдвинутых бровей, я убрала прилипшую к губам прядь волос, что трепал ветер. И гордо вскинула подбородок, бесстрашно заглянув в бездонную синь его глаз. — На вас.

— Так это легко исправить… Софи, — подцепил он пальцами освобождённые волоски, убрал их за ухо и, вдруг резко дунув на чёлку, заставил меня испуганно зажмуриться. — Бывала в нашем президентском люксе? — плотно, угрожающе притёрся он к моему бедру.

— А вы? — вжалась я в холодный мрамор насколько могла, но ни от его упруго дыбящейся ширинки, ни от ощущения, что далее последует неприличное предложение, меня это не избавило.

— Заглядывал, — он приподнял за подбородок моё лицо. — Но ещё не тестировал кровать. Проверим вместе?

— Вадим Ильич, — усиленно подбирала я слова. — Простите, но согласно правил компании, личные отношения между сотрудниками запрещены.

— Отношения? — поднял он мою голову выше, заглядывая в глаза, которые я не отвела. — А кто здесь говорит про отношения? Уверяю тебя, милая Софи, они не выйдут за пределы единственной встречи.

«Вот козёл! — невольно презрительно скривились мои губы. — Наглый самоуверенный козёл. А прояви ты хоть немного уважения, внимания, заботы, и я ведь и сама бы не отказалась. Но раз вот так, раз решил тупо показать кто здесь хозяин и не расшаркиваться, хрен тебе!»

— Ошибаетесь, милый Вадим Ильич, — повторила я «милый» с его интонацией. Убрала его руку, и в ответ на вызов синих глаз улыбнулась самой безотказной, как зенитная установка, и такой же убийственной из своих улыбок, с ямочками. — Хотите скажу, что будет потом? Мало, — я выдержала театральную паузу для нужного эффекта. — Единственного раза вам будет мало. Снова и снова вы будете искать со мной встречи. Мучиться. Страдать. Ревновать. Но никого и никогда уже не полюбите так, как меня. Так что не стоит вам даже начинать, — и когда он, изумлённо похлопав ресницами, заржал, вывернулась и побежала вверх по последнему короткому пролёту лестницы.

«Смейся, смейся, козлина!» Я хотела добавить ещё что-нибудь веское из того, что я о нём думаю, но споткнулась на последней ступеньке, все нужные слова забыла, и думала уже только как поскорее исчезнуть.

Обычно, пересекая широкую площадку по направлению к служебному входу, я выбираю только один цвет шахматной плитки — в зависимости от настроения: чёрный или белый, и наступаю только на него. Но тут пронеслась, не разбирая. Шмыгнула в массивные двустворчатые двери. Распахнутая створка скрипнула, приняв мою спину. И сердце бешено колотилось о рёбра в том месте, где его зажали мои руки.

Я осторожно выглянула в окно сквозь раздуваемые ветром лёгкие шторы.