Во-вторых, Луи, обеспокоенный своим портретом и своим же именем под ним, решил сработать на опережение. Поэтому больше часа под чутким руководством мужа я колдовала капканы, цепи, верёвки и прочие нужные вещи, которые вурдалак аккуратно сортировал по кучкам. А потом почти неделю я дышала свежим воздухом под ручку с Луи. Тот такому соседству был рад, если не смертельно счастлив, я только сохраняла лицо со зверским выражением морды бойцовской собаки. Если бы не это заклинание, то чёрта лысого держала Луи за руку! И злилась я ещё потому, что мне это очень даже нравилось.

Распихав капканы и ловушки вокруг таверны, ещё использовав пару магических штук, Луи немного выдохнул. Совсем немного, потому что оставался ещё дом, который неугомонный вурдалак решил оберегать уже своей жуткой магией. Видеть летающие капли крови и костяной прах — то ещё удовольствие.

Когда труды праведные перевалили финал, я дала отмашку — отдыхать. А так как Мара тоже не железная, я решила ей помочь: нет более лучшей вещи для укрепления родственных связей, чем пельмени!

Луи только не оценил. Тесто ему не нравилось, к рукам липло, пахло невкусно и вообще, зачем прекрасное мясо запихивать в это непотребство.

Два больших стола представляли собой теперь огромное поле, покрытое мукой. Я и Мара раскатывали тесто, скатывали его колбаской и резали на кусочки, а вот остальные творили красоту. Ну… Относительную красоту.

Ингвар, высунув язык от возбуждения, лепил большое подобие чебурека. Большому мужчине — большой пельмень! И бесполезно объяснять, что если тесто будет тонким, то начинка вывалится.

Самые лучшие пельмешки получались, как ни странно, у Тиля и Фло. Маленькие, аккуратные.

— Луи, считай это сменой трудовой деятельности. А такая перемена сродни отдыху.

— Да, Луи, лепи и помалкивай! — Ингвар чуть язык себе от радостного возбуждения не откусил, вылепливая пельменеобразную Мона Лизу, не иначе. — Жрать-то любишь, люби и ручками своими изнеженными поработать.

— Тебе-то какая разница? — вурдалак упрямо парировал. — Блохастой шкуре всё равно что есть…

Так, что-то пошло не по плану. Вместо примирения и дружбы нарисовалась сцена из мексиканского сериала, где Марио и Хулио не могли поделить свою гитару.

— Конечно, когда кровь литрами сосёшь, потом трудно привычную пищу есть. И также трудно быть благодарным. Недалеко вурдалаки от упырей ушли.

— Я хоть честен! И не подлизываюсь ко всем и вся… — Луи шлёпнул пельмень на стол.

— Жёваный хобот, Луи! Это о чём ты говоришь?

— Вот именно о твоём хоботе, Ингвар!

— Это к кому я подлизываюсь? — Ингвар взревел и нахмурил брови.

Мужчины смотрели друг на друга так, будто сейчас были готовы кинуться друг на друга. Оборотень даже последний пельмень со злости размазал по столу. Все притихли и с ужасом наблюдали за разгорающейся ссорой. Я, вооружившись скалкой, решила вмешаться. Втиснулась между мужчин и с силой бахнула орудием перемирия по столу, подняв волну муки в воздух.

— Ша, креветки! Замолчали! А то сейчас обоим хоботы пообрываю!

Разгорающуюся перепалку прекратил взрыв. Был он такой силы, что тяжёлый верх плиты, сделанный из толстого металла, сорвало и унесло под потолок. Горящий уголь упал на нас ворохом огненных искр. Я даже среагировать не успела. Зато Фло тут же поняла, что к чему и, зазвенев крыльями, резким порывом воздуха всё сдула в другую сторону.

Луи фыркнул, мотнул головой и вернулся к пельменям: