— Вы проехали от Сулеймановых гор с севера всю долину Инда, видели города и села, видели, как живут люди?..
— Да, — подтвердил я, — мои товарищи и я много видели и многое поняли. Нам не надо читать книг, мы своими глазами видели вещи, о которых не прочтешь в книгах, потому что таких книг нет...
— Скажите... Мой гость чуть смущенно улыбнулся. — Вы могли бы сказать что-нибудь о пакистанском народе, о том, как он вам понравился?
— О! — воскликнул я. — Об этом можно говорить очень долго. Это красивый, умный, талантливый народ, но ему надо еще много приложить усилий, чтобы выйти из той трудной жизни, которой он живет. Мы видели его беды, его нехватки во всем, что касается культурной жизни. Мы сочувствуем ему, и нам больно, что в стране с таким удивительным климатом много людей недоедает, а то и просто умирает с голоду. Но все наши симпатии на его стороне...
— Вы знаете, — сказал пакистанец, — что наш народ очень любит Советский Союз, хорошо относится к советским людям, раскрывает им охотно свое сердце?
— Да, в этом мы имели возможность убедиться! — сказал я. — Нам было радостно видеть такое отношение. Дружба между нашими народами тем естественней, что между ними никогда не было ни ссор, ни вражды, ни столкновений.
— Если все это так, — сказал гость, — как вы рассказываете мне, то я прошу вас от имени простых людей Пакистана — расскажите о жизни в Пакистане на основании того, что вы видели своими глазами, большому советскому читателю. Напишите о нас. Напишите, как есть на самом деле. Ничего не приукрашивайте, не пишите лишнего. Нам не нужно, чтобы над нами умилялись или плакали. Напишите так, чтобы главным героем вашей книги была правда.
Мы долго еще говорили с этим молодым энтузиастом, горячим патриотом своей страны. Потом, когда я вернулся из поездки, я написал книгу маленьких пакистанских рассказов, книгу беглых зарисовок, бытовых картинок и сцен, написал книгу стихов «Два потока» и повесть «Белое Чудо».
Все это я писал с чувством глубокого уважения к пакистанскому народу. А повесть «Белое Чудо» я написал еще с чувством негодования против тех, кто и сейчас ведет свои подрывные действия, направленные против мира и безопасности народов.
За страницами этой повести стоят многочисленные факты, взятые из живой действительности, характеры, которые вы можете встретить в жизни. Действие повести относится к 1950 году. Таким образом, перед читателем проходят картины недавнего прошлого. И хотя с тех дней многое изменилось, но и сегодня народы Азии с неослабной бдительностью следят за действиями враждебных им сил, прикрывающихся маской дружелюбия и питающих самые коварные замыслы, направленные в том числе и против пакистанского народа.
Я хотел, чтобы все написанное мной послужило делу установления самых широких дружеских связей между нашими народами, делу всех людей доброй воли, всех сторонников мира, которые продолжают свою благородную борьбу за дружбу между народами, против войны и агрессии, против колонизаторов!
Николай Тихонов
ДВА ПОТОКА
Алле Александровне Кубицкой, которая первой из советских женщин рассказывала женщинам Восточного Пакистана о Советском Союзе.
Мы летим через Гиндукуш
С поворота внезапно крутого Дальних гор я увидел кайму, Словно в песне кипящее слово, Ширь кипящей на солнце Аму. А навстречу плывя, желтолица, Нарастала барханов гряда, Этот миг — переходим границу — Отзывается в сердце всегда. Оглянувшись с небесного склона, На родной я увидел земле Грузовик, что бежал вдоль зеленых, Наклоненных к Термезу полей. И пустыня пошла нас морочить, И чужая пошла сторона, Вся в ковровых изгибах и клочьях, В ржавых пятнах, мутна, сожжена. Облака окружают полками, Если солнечный луч их прожег, — Видим: где-то глубоко под нами Дно расщелины — дышит лужок. Уже высью последнею душит Гиндукуш, точно сотнями рук, Ледяные ножи Гиндукуша Засверкали над нами вокруг. Мы пройдем, дорогой, мы не трусы, Сквозь твои ледяные ножи. Гиндукуш! — значит — «смерть индусам», Гиндукуш! — Мы приветствуем жизнь! Ту, которая так многотрудна, Для которой себя не жалей, Ту, что светит огнем изумрудным С тех термезских колхозных полей. Ту, что взята упорством и боем, Что грозой обжигает виски, Ту, что входит с Келифским Узбоем Золотою водою в пески. Ту, что правдой великой волнует Океан человеческих душ, Вот такую, до дна дорогую, Мы приветствуем жизнь, Гиндукуш! Трудно жить среди каменных станов, Среди этих ущелий нагих, Мы приветствуем крепких патанов, Что затеряны в дебрях твоих. Дружбу мерим широкою мерой, Чистой мерой советских людей, Мы приветствуем тех — за Хайбером, Тех — за Индом, — наших друзей. Гулу наших моторов, как эхо, Вторит вся твоя снежная глушь, В нашей дружбе ты нам не помеха, Ты — союзник и друг, Гиндукуш! В Хайберском проходе
Вот он, Хайберский проход[1], В небо стеной громоздится, Вниз посмотри — бойницы, дот, Вверх — торчит крепостица. Кружит дороги накат, Петлями режет высоты, Снова стоят, снова стоят На́долбы, башни, доты. Форт на пригорке залег В волчьем обличье сером, Чтобы никто не мог Этим пройти Хайбером. Что ж не пылит огнем? Где тревоги ракета? Мы Хайбером идем, Люди Страны Советов. Мы веселы и горды, Что нам ручей этот мерить? — Мало нам этой воды!Скучно нам в этом Хайбере! Деревца тут не найдешь, Проволок жестче тра́вы, Только вот день и хорош, Льющийся синею лавой. Птица — и та не поет, Доски висят на скалах, Это британских полков учет, Сколько их здесь пропало! И устрашить не могли И удержать не сумели Этой суровой земли, Не покоренной доселе. Киплинг, поправку пиши В строки, в которые верил: Томми свой путь завершил, Плохо ему на Хайбере! Было лишь ложью оно, «Братство» туземцев и белых, Здесь оно тоже погребено, В этих камнях замшелых. Вот почему не страшны Эти молчащие доты И никому не нужны На́долбы старой работы. Темная здесь тишина, Скалы еще безответней, С каждого камня война Тенью встает столетней. С гор, где тропа на весу, Женщины, босы и строги, Хворост, согнувшись, несут По запрещенной дороге. Каменный жалкий приют, Всеми ветрами изгрызан, Здесь лишь одно берегут: Ненависть к белым инглизам, Старый одернув кафтан, Мимо — в худом молчанье — Смотрит угрюмый патан, Думая: мы англичане! Точно из камня, гордец, Даже глаза без движенья, Хоть тишина наконец, Вновь он готов для сраженья, Нищий. И гол его дом, Дикой свободой согретый. Так мы Хайбером идем, Люди Страны Советов!Форт Джамруд
Стоишь ты в глиняной резьбе, Седой Джамруд[2], Но все сказанья о тебе Умрут, умрут! Здесь помнит каждый старожил, По всем горам, Что не народу ты служил — Его врагам. Не раз тебе сверкал, слепя, Клинков изгиб, И пелись песни про тебя, Чтоб ты погиб. Ты жил, неся позорный труд, Без перемен, Но так предатели живут В крови измен. Ты на борьбу родных племен Смотрел смеясь, Но мелют мельницы времен Не торопясь. Собранье глины и камней Твое, Джамруд, Те мельницы веселых дней Все в пыль сотрут. Нет, не захочет гор народ Твой помнить прах, В тот день, когда заря взойдет На всех горах. Умрешь ты в глиняной резьбе, Джамруд, Джамруд, И все преданья о тебе Умрут, умрут!Инд
Я рад, что видел у Аттока Могучий Инд в расцвете сил И весь размах его потока, Который землю веселил. И я, смотря, как дышит долгий, Пришедший с гор высокий вал, От имени могучей Волги Ему здоровья пожелал.Холмы за Равальпинди
Равнинный жар Успел нам щеки выжечь, В Москве снежком Уж любовались мы Пять дней назад, А вот сегодня вижу За Равальпинди красные холмы. И красноты Такой необъяснимой, Причудливостей Полные таких!.. А вот мы их проедем Молча мимо И где-то после Мельком вспомним их. Чудес природы Этим не обидим, Я лучше расскажу Про перевал. Про перевал, который Я не видел, Но о котором Горец рассказал. Тот перевал — он В Гиндукуше где-то — Тур[3] из камней Отметил высоту, И каждый путник В тишине рассвета Добавить должен Камень в этот тур, Как в благодарность, Что достиг он цели... ...Шел караван Сквозь вьюги пенный вал, Снег до колен, Все горы побелели, Таким никто Не помнил перевал. И говорили горцы: — Поглядите,Случилось что-то, Знак большой беды! — Керван-баши Халатом пальцы вытер, Края огладил красной бороды. И, бросив есть, Все горцы замолчали, И он сказал: — Лег снег Поверх камней! Вы правы, люди, — Это знак печали, И снег пришел Нам рассказать о ней. Издалека мы весть Одну имели, Через Вахан, Рошан, Через Памир Она пришла и к нам, На дно ущелий! Великий вождь Оставил этот мир! На севере, В Мескеви, умер Ленин, Чрез горы мрака Он людей привел На перевал, для многих поколений Путь указал, Чтоб мир за ним пошел. Так мудрость мира Он для всех умножил, И с перевала Нынче уходя, Пусть каждый здесь Своей рукой положит Отдельный камень — Памяти вождя! ...Года идут. В скалистой темной раме Кипят снега И в зимнем стынут сне, И каждый путник Добавляет камень На перевале В дикой стороне. И я хочу, — Но сбудется едва ли, А может быть, и сбудется, Как знать, — Чтобы судьба на этом перевале Хоть раз дала Мне тоже постоять. Вот весь рассказ, Услышанный на Инде, Изложенный простым Стихом моим, О красных же холмах За Равальпинди В другой уж раз Еще поговорим.