Новая пауза, подтвердившая мою догадку.
– Клянусь тебе, я не хотел, для меня это было немыслимо, но… я действительно влюбился в нее.
Ровно в эту минуту я стала взрослой и утратила иллюзии и мечты о великой любви, в которой все всегда хорошо.
– Выходит, мы ошибались, – бросила я ему.
– Я пока не собираюсь возвращаться, но, когда я буду во Франции, я тебе позвоню, и мы обо всем поговорим.
– Нет, Николя. Это ни к чему. Все кончено, у тебя своя жизнь, позволь и мне жить своей.
– Понимаю. Я ни за что тебя не забуду, Рен.
– А я тебя.
Никогда я не была настолько искренней. Я ничего не сказала ему о ребенке. Я не сомневалась, что он человек порядочный и выполнит свои обязательства, но не хотела, чтобы он действовал по принуждению, под давлением, и злился на меня за то, что я испортила ему жизнь. Печаль и разочарование победили разум и честность – в одно мгновение я смирилась с мыслью, что буду растить этого ребенка, которого не хотела, одна, без отца.
И вот через восемнадцать лет мы сидим друг напротив друга, и Николя приносит мне извинения. Знал бы он…
– Срок давности истек, – великодушно перебила я, прогоняя неприятные воспоминания. – Мы тогда были детьми.
Он грустно покивал:
– Конечно, но мне важно, чтобы ты знала.
– Мило с твоей стороны.
Что еще я могла ему ответить? Что это не имеет смысла? Что историю не перепишешь? Он как будто считал, что можно обнулить счетчик, снять с себя вину за некий пустяк, который стал причинять неудобство с тех пор, как я снова ворвалась в его жизнь. Вот только мне было известно, что это невозможно.
– Ты отдаешь себе отчет в том, что этот разговор – абсолютный сюр на фоне твоего намерения познакомить меня с детьми и женой?
Он ухмыльнулся и взглянул на часы.
– Не спорю. Впрочем, нам пора идти, да и вообще мы хорошо поработали, правда же?
Я ограничилась кивком, не произнеся ни слова. При мысли о предстоящем ужине снова накатил страх. – Поедем на моей машине, а я потом отвезу тебя в отель, так будет удобнее.
Собирая со стола вещи, я увидела на телефоне несколько неотвеченных вызовов от Ноэ.