— Ни на что, друг.
— В-в-возможно, ты з-з-заметил, что я немного з-з-заикаюсь. В-в-возможно.
— Джон немного трепетно относится к этому вопросу, — объяснил Кирби. — Но он прекрасный человек, и мне очень приятно работать вместе с ним.
— П-п-премного вам благодарен, м-м-мистер Кирби.
Это и была вся банда. Вместе с Партриджем — а он тут же понял, что уже давно ждал чего-то подобного, — их было восемь человек.
— Ты в значительной степени заменил другого парня, который с нами ездил, — сказал Кирби. — Апачи Геру. Его подстрелили в Западном Техасе, и нам пришлось похоронить его жалкую языческую задницу по пути сюда. Бедный старый Апачи.
Кирби покачал головой, а остальные склонили их в трауре.
— Мы любили его так сильно, как только может белый человек любить такого языческого дьявола, как он. Да, Апачи умел управляться и с ножом, и с ружьём. Он мог собрать целый клубок гремучих змей и превратить их в самое вкусное рагу, которое ты когда-либо пробовал. Сумасшедший сукин сын, да. Ему нравились женщины его племени в естественном, так сказать, виде. Не любил, когда они купались и расчёсывались. А шлюхи в Викенбурге? Ведь они знали, что он приедет, и за целую неделю не притрагивались ни к мылу, ни к воде. Апачи любил, когда они были «с душком», как труп, полный мух. Языческий ублюдок, вот кем был наш старый Апачи. Деревенский сукин сын.
По словам Кирби, они наткнулись на Апачи Геру на маленьком карнавале в городке под названием Стейнберг, неподалеку от Санта-Фе. Даже на расстояния пяти миль от городка несло коровьим дерьмом.
Но там проводили захудалый карнавал с пивными палатками, свиными рёбрышками и соревнованиями по стрельбе; празднество называлось «Передвижное медицинское шоу доктора Калиостро и Таинственный волшебный карнавал». Там были шоу уродцев и фокусников, шутих и жонглирующих обезьян, африканских питонов и египетских мумий. Выступал даже «электрический человек», который мог вызвать молнию.
Сам доктор Калиостро продавал змеиное масло с заднего сиденья фургончика. На самом деле, это была прогорклая козья моча, сдобренная бурбоном и сосновой смолой. И она гарантировала излечение абсолютно от всего. Она исцеляла геморрой и увеличивала либидо, делала слепых — зрячими, а бесплодных женщин — плодовитыми. Ещё она воскрешала мертвых, вылечивала ленточного червя и облегчала менструальные боли.
Кирби купил бутылку и был уверен, что она также может снять краску с металла и заставить расти волосы на ладонях.
Но для Кирби все это было второстепенным, а настоящей достопримечательностью был Апачи Геру.
Апачи откусывал головы цыплятам, втыкал иголки в руки, засовывал скорпионов в горло и гремучих змей в штаны. Но лучше всего ему удавалось пить керосин и мочиться пламенем.
Это было очень зрелищно.
Но, пожалуй, самое полезное в Апачи было то, что он метал ножи с такой же точностью, с какой некоторые мужчины укладывают пули в мишень. А если этого было недостаточно, то он мог разбивать кирпичи головой и гнуть металлические прутья голыми руками.
Кирби выкупил его у Калиостро за пятьсот долларов. Правда, к тому времени он был сильно пьян, но Апачи Геру забавлял его до невозможности.
Доктор Калиостро сказал, что сам Апачи родом из какого-то дерьмового городка в Юте. Рассказал, что его старик был на полставки кем-то вроде баптистского священника, и на целую — сутенером по имени Проповедник Дэн. Он обрюхатил какую-то девчонку из племени мескалеро7, а потом, когда она внезапно умерла в ужасной нищете, решил сам воспитывать мальчика — будучи истинным верующим христианином, — хотя все знали, что этот мальчик был еще более сумасшедшим, чем танцующие чечетку амбарные коты. Даже родственники его матери-апачи не захотели иметь с ним ничего общего.
Как бы то ни было, Проповедник Дэн держал Апачи на веревке в старом свинарнике, который почти обвалился, кормил его объедками и позволял ему справлять нужду прямо там, на сене… таковы были глубины прекрасной и милосердной души Проповедника Дэна.
Единственным настоящим пороком Апачи было копание ям, в которых он спал. Конечно, время от времени Апачи вырывался на свободу и бегал нагишом, потрясая своими интимными местами перед богобоязненными старухами, пожирая мелких животных и прелюбодействуя с деревьями. Иногда он бегал по улицам на четвереньках и гонялся за фургонами, лая, как собака. Может быть, все это было не совсем прилично, но вполне допустимо.