В середине июля вечно предприимчивая, веселая Таня затеяла в виде развлечения для Андрюши и Миши играть пьесу с крестьянскими ребятами. Однажды после обеда Лев Николаевич продиктовал дочери Маше целую пятиактную пьесу из крестьянского быта77. Содержание ее я не помню, и где она, эта коротенькая пьеска -- тоже не знаю. Верно, осталась у Маши. Мне поручено было сочинить и поставить что-нибудь эффектное для конца. Приготовления шли весь день, и представление готовилось в просторной и пустой кухне флигеля.

 Спектакль сошел довольно хорошо, но без хвастовства должна сказать, что представление, выдуманное мною, имело гораздо больше успеха в публике. Мое первобытное сочинение было всем больше по плечу. На сцене разбойник, встретивший в лесу старца, который обратил разбойника к доброй жизни, и в конце пьесы был апофеоз: два ангела с крыльями,-- один мой маленький Ванечка, другой -- огромная кукла, оба наряженные ангелами, при бенгальском огне провозглашали раскаявшемуся разбойнику прощение от бога.

 В Ясной Поляне жилось всем уютно, дружно и хорошо. Без меня Лев Николаевич и дочери больше занимались маленькими детьми и друг другом. По вечерам читали им вслух Робинзона, а потом "Дети капитана Гранта", и мой маленький умный шестилетний Ванечка с увлечением искал на карте Патагонию и Корею, где была война, и о которой им рассказывал отец. Легко и весело с маленькими, еще ничем умственно не утомленными, не то, что постарше дети. Что может быть лучше занятия досужного, без спеха и без страха!

 По вечерам Лев Николаевич иногда играл с мисс Вельш в 4 руки симфонии Гайдна, которого очень любил. Днем рубил деревья для погорелых или чинил лопатой дорогу. А то ездил в Тулу покупать для таниного Овсянникова78 яблони. Раз он пошел к умирающему сапожнику Павлу79 и очень был поражен его кончиной. Сначала Павел все прислушивался по направлению к окнам и спрашивал жену, не заходил ли кто за ним. Потом решительно сказал: "Идут, идут",-- и умер.

 Читал в то время Лев Николаевич "Семейство Полонецких" Сенкевича и так пишет о нем:

 "Прекрасный писатель, благородный, умный и описывающий жизнь, правда, одних образованных классов, во всей широте ее, а не одних нигилистов, фельдшериц и студентов, как наши".

 Побывав в Ясной Поляне и увидав, как жила моя семья без меня и мальчиков, я им позавидовала, но, желая всегда одного, чтобы всем было хорошо, я не звала их в Москву, а рассудила не нарушать ни их, ни нашу жизнь с сыновьями. Но часто я мечтала о счастии побывать еще раз в Ясной Поляне, обежать сад. Чепыж, елочки -- все то, что я столько лет привыкла любить.

 14-го октября мы все собрались, кроме Льва Николаевича, Маши и Саши, в Петербург. Это было давно решено, нас очень убеждал Сергей Иванович Танеев поехать на первое представление в Петербург его новой оперы "Орестея". Всем это показалось очень весело, а мне развлекательно, как всякая музыка. Кроме того, хотелось сделать приятное Сергею Ивановичу, все лето доставлявшему нам удовольствие своей прекрасной игрой на рояли. Поехали дочь Таня, сын Миша с учителем Курсинским и я. Кроме того Мария Николаевна Муромцева и семья друзей Танеева -- Масловы. Мы все остановились в той же гостинице, и нам было очень весело.

 Первое представление "Орестеи" совпало с первым представлением в Петербурге "Власти тьмы"80. Успех "Орестеи" был средний. Опера, в которой очень много музыкальных красот, была слишком длинна и серьезна. Скоро потом, по злобе дирижера, опера была снята с репертуара. Дирижер требовал сокращения многих мест, на что Танеев не согласился. "Орестея" мне лично очень нравилась; Сергея Ивановича три раза вызывали, и смешно было видеть его на сцене с певцами в греческих костюмах, неуклюже как-то кланяющегося публике. Серьезные музыканты оценили достоинство "Орестеи", но все-таки она так и исчезла из музыкального мира и до сих пор.

 Представление "Власти тьмы" в Петербурге мне не понравилось, хотя, по-видимому, очень старались ее хорошо поставить. Актеры играли хорошо, но не жили тем, что представляли. Так и било в глаза, что все это игра. Костюмы, обстановка деревни,-- все это было неверно. Оставляли нас еще смотреть "Власть тьмы" на Суворинском театре, но я не хотела оставаться долее и согласилась на это только Таня, оставшаяся у Маши Эрдели81.

 В то время везде играли "Власть тьмы". В Ельце ее ставили Стаховичи, причем старик, Александр Александрович, прекрасно, как говорили, играл роль старика -- Митрича, а Михаил Александрович, его сын,-- роль Никиты. Он весь горел, как и отец, его восторгом к пьесе и интересом к постановке ее в Ельце. Не ел, не спал, страшно волновался, и результат был прекрасный.

 Видела я эту драму еще у Корша, где играли еще хуже, чем в Петербурге. Общий голос всех исполнителей был, что драму эту играть чрезвычайно трудно. В Малом театре играли ее позднее и, как и все всегда, лучше, чем в других театрах. Но живее всего она шла в народном театре "Скоморох"82. Мы ездили смотреть 5 ноября с Соней, женой сына Ильи, и мальчиками нашими и чужими. Публики было около 1700 человек и большею частью простонародие. Очень, забавно было слышать из публики разные возгласы одобрения. Когда девочка Анютка сказала: "Оставь, дедушка, свет с мышиный глазочек",-- послышался гул одобрения. На хорошие слова Акима Никите кто-то крикнул: "Так!"

 Актеры Малого театра сначала хотели приехать в Ясную Поляну и просить Льва Николаевича прочитать им вслух "Власть тьмы", чтобы дать настоящий тон всей пьесе. Хотели они посмотреть и избы, и местность, приобресть костюмы и утварь. Но почему-то это не состоялось, а как мне помнится, "Власть тьмы" прочел им Лев Николаевич уже в Москве83.

 Помню, уже много, много позднее актриса Яворская спешно выписывала для этой же драмы в Тифлис костюмы и разные вещи из Ясной Поляны. И мы все старательно выбрали, что нужно, купили у наших баб к великой их радости и послали с нарочным в Тифлис.