Как уже было сказано, ко времени своей женитьбы я еще учился в средней школе. Мы — трое братьев — ходили в одну и ту же школу. Старший из нас опередил меня на несколько классов, а тот, который женился одновременно со мной, — всего на класс. Из-за брака мы с ним потеряли целый год учебы, хотя для брата последствия были даже еще более тяжелыми: позже он совсем бросил школу. Одним только Небесам ведомо, скольких других юношей постигает та же участь. Лишь в современном индийском обществе учеба и женитьба идут рука об руку.

Моя же учеба продолжалась. В средней школе я уже не считался тупицей. Я наслаждался расположением преподавателей. Каждый год мои родители получали свидетельства об успеваемости и поведении. Мои знания никогда не оценивались как неудовлетворительные. Более того, меня даже наградили по окончании второго класса. После пятого и шестого я получал стипендии в размере четырех и десяти рупий соответственно, но причиной всего этого была, как мне кажется, скорее удача, чем мои собственные заслуги, поскольку стипендии были доступны не всем, а лишь отличившимся ученикам из региона Соратх в Катхияваре. Тогда в классе, в котором учились сорок или пятьдесят учеников, было не слишком много мальчиков из Соратха.

Не помню, чтобы я сам высоко оценивал свои способности. Я всегда искренне удивлялся, получая призы или стипендии, зато крайне ревностно относился к оценкам моего характера. Малейший упомянутый в характеристике недостаток вызывал у меня слезы. Мне было невыносимо слышать упрек учителя, даже если я его и заслужил. Однажды я был подвергнут телесному наказанию, и меня обидело не оно само, а тот факт, что преподаватель посчитал его справедливым. Помнится, я безутешно плакал. Это случилось, когда я учился еще в первом или втором классе средней школы. Затем подобный инцидент повторился в седьмом классе. Директором школы был тогда Дорабджи Эдулджи Гими. Ученики его уважали, ведь он умел поддержать дисциплину и был справедливым и хорошим учителем. Он сделал гимнастику и игру в крикет обязательными для старшеклассников. Я же терпеть не мог ни того ни другого, никогда не занимался гимнастикой, не играл в крикет или футбол, пока они не стали обязательной частью программы. Отчасти причиной, по которой я уклонялся от них, была моя застенчивость, и только теперь я понял, как ошибался. В то время я считал, что гимнастика не имеет ничего общего с образованием. Сегодня я твердо верю в необходимость школьного физического воспитания. Оно не менее важно, чем воспитание умственное.

Однако стоит отметить, что в те дни я не полностью отказывался от физических упражнений. Из книг я узнал о пользе долгих прогулок на свежем воздухе. Эти рекомендации мне понравились, и я придерживаюсь их до сих пор. Именно они помогли моему телу оставаться здоровым.

Другой причиной моей нелюбви к гимнастике было искреннее желание ухаживать за больным отцом. Как только занятия в школе заканчивались, я торопился домой, чтобы прислуживать ему. Обязательные занятия гимнастикой сильно мешали мне в этом, а потому я попросил мистера Гими освободить меня от них, чтобы находиться подле отца. Но директор не внял моей просьбе. А затем вышло так, что однажды в субботу, когда уроки проходили утром, мне нужно было вернуться обратно в школу в четыре часа пополудни, чтобы успеть на гимнастику. Часов у меня не было, а облачное небо ввело меня в заблуждение. Я появился в школе только тогда, когда остальные мальчики уже разошлись. На следующий день мистер Гими, проверив списки, обнаружил в них отметку о моем отсутствии. Когда он спросил меня о причинах, я честно рассказал ему о том, как это произошло. Он отказался поверить мне и приказал заплатить штраф (уже не помню, насколько крупный).

Меня обвинили во лжи! Событие причинило мне глубочайшую душевную боль. Как мог я доказать свою невиновность? Я не знал и плакал от величайшего огорчения. Но я понял тогда, что даже самый правдивый человек должен вести себя крайне осторожно. Это стало первым и последним случаем моего легкомысленного поведения в школе. У меня сохранилось смутное воспоминание, что позже я все-таки сумел добиться отмены штрафа. Получено было и разрешение не посещать гимнастические занятия, поскольку отец написал личное послание директору, в котором объяснил, что нуждается в моей помощи дома.

Хотя мне не слишком повредил отказ от физических упражнений, я до сих пор вынужден расплачиваться за свое пренебрежительное отношение к другому важному предмету. Сам не знаю, откуда она взялась, но я вбил себе в голову идею, что хороший почерк вовсе не важен для человека образованного, и придерживался такого мнения до самой своей поездки в Англию. Когда позже — особенно в Южной Африке — я видел красивые почерки юристов и просто любых молодых людей, получивших образование в африканской стране, мне пришлось устыдиться себя и раскаяться в своем заблуждении. Я понял, что некрасивый почерк считается признаком плохого образования. Я постарался затем улучшить мой собственный, но было уже слишком поздно. Мне так и не удалось исправить то, что было упущено в юности. Надеюсь, мой пример убедит каждого молодого человека или девушку в том, что красивый почерк — атрибут образованного человека. Сейчас я понимаю, что маленьких детей следует сперва обучать рисованию и только потом чистописанию. Пусть ребенок запомнит буквы, как запоминает все окружающие его предметы: цветы, птиц и так далее. Затем он может переходить к написанию букв, когда научится рисовать. Тогда он сразу начнет писать уже твердой и умелой рукой.

Еще два воспоминания о моих школьных днях заслуживают упоминания. Я потерял год из-за своей женитьбы, и учитель предложил мне пропустить класс, чтобы восполнить пробел, — эта привилегия обычно предоставлялась только трудолюбивым и усердным ученикам. Таким образом, я отучился всего шесть месяцев в третьем классе и был переведен в четвертый после экзаменов перед летними каникулами. Начиная с четвертого класса преподавание большинства предметов велось уже на английском языке, и я оказался в совершенно беспомощном положении. Одним из новых предметов стала геометрия, в которой я и так ориентировался не особенно хорошо, а английский язык только мешал мне понять материал. Учитель геометрии прекрасно вел занятия, но я не успевал следить за объяснениями. Часто я впадал в уныние и подумывал о возвращении в третий класс, ведь заменить два полноценных года учебы одним было слишком сложно. Однако если бы я вернулся, я бы подставил не только себя, но и того преподавателя, который понадеялся на меня и порекомендовал перевести меня в четвертый класс. Размышляя так, я держался из последних сил. Впрочем, стоило мне ценой неимоверного труда добраться до тринадцатой теоремы Евклида, как абсолютная простота геометрии внезапно открылась мне. Предмет, требующий всего лишь способности находить причинно-следственные связи, не может быть сложным. С тех пор уроки геометрии стали для меня не только простыми, но и увлекательными.

Санскрит же был орешком потверже. В геометрии ничего не требовалось запоминать, а в санскрите, как я считал, все нужно было заучивать наизусть. Этот предмет тоже начинался с четвертого класса. Как только я добрался до шестого, я совсем растерялся. Преподаватель был очень требовательным и настойчивым. Он любил свой предмет и, как мне казалось, слишком давил на учеников. Между преподавателями санскрита и персидского языка было что-то вроде соревнования. Учитель персидского был не таким строгим. Ученики поговаривали, что персидский язык совсем простой, а учитель очень хорош и внимателен к ученикам. Эта «простота» соблазнила меня, и однажды я перешел в класс персидского языка. Преподавателя санскрита мой поступок глубоко опечалил. Он вызвал меня к себе и сказал:

— Как можешь ты забывать, что ты сын отца-вишнуита? Почему ты не хочешь изучать язык своей религии? Если у тебя возникли трудности, отчего ты не приходишь и не рассказываешь мне о них? Я хочу обучить вас санскриту настолько хорошо, насколько могу. Чем дольше ты будешь изучать язык, тем скорее сделаешь в нем совершенно потрясающие открытия. Не надо падать духом. Возвращайся же в класс санскрита.

Его доброта заставила меня устыдиться своего поведения. Я не мог не прислушаться к преподавателю, который так хорошо отнесся ко мне. Сегодня я должен поблагодарить Кришнашанкара Пандью. Если бы я не постиг тогда с его помощью основ санскрита, мне было бы трудно позже заинтересоваться нашими священными книгами. Более того, я глубоко сожалею, что не смог выучить санскрит еще лучше. Теперь я знаю, что все индийские мальчики и девочки должны владеть этим языком на достойном уровне.

По моему мнению, в программах всех индийских средних школ, кроме родного языка, должно найтись место для хинди, санскрита, персидского, арабского и английского языков. Подобный длинный список не должен никого пугать. Нужно только упорядочить наше образование и освободить учеников от тяжелой обязанности усваивать все прочие предметы на иностранном языке, и тогда изучение вышеперечисленных языков станет простым и приятным. По-настоящему хорошее знание одного языка делает изучение других относительно легким.

На самом деле хинди, гуджарати и санскрит могут считаться одним языком точно так же, как персидский и арабский. Хотя персидский принадлежит к арийской, а арабский — к семитской группе языков, между ними существует тесная связь. Оба языка развивались в период подъема ислама. Я также думаю, что не стоит рассматривать урду как отдельный язык, поскольку он взял за основу грамматику хинди, а в его словаре много персидских и арабских слов. Тот, кто хочет хорошо изучить урду, должен овладеть персидским и арабским, ну а тому, кто хочет хорошо изучить гуджарати, хинди, бенгали или маратхи, следует выучить санскрит.

6. Трагедия

Среди немногих друзей в средней школе я могу выделить двоих особенно близких. Одна такая дружба продлилась недолго, хотя я и не думал отвергать ее. Напротив, это меня отвергли за то, что я сошелся с другим. Именно эту дружбу я считаю одной из трагедий своей жизни. Она продолжалась довольно долго, и я попытался перевоспитать человека, с которым дружил.

Сначала мой товарищ общался с моим братом. Они учились в одном классе. Я знал его слабости, но закрывал на них глаза, так как считал его преданным другом. Мать, старший брат и моя жена предупреждали, что я связался с дурным человеком. Я был слишком горд, чтобы внять предостережениям жены, но не мог не считаться с мнениями матери и старшего брата. Тем не менее я оправдывался перед ними так:

— Мне известны те слабости, которые вы приписываете ему, но вы ничего не знаете о его достоинствах. Он не сможет сбить меня с пути, ведь я попытаюсь изменить его. Если он исправится, то станет прекрасным человеком, я уверен. Прошу вас не тревожиться обо мне.

Едва ли мои объяснения удовлетворили их, но они приняли мое мнение и позволили поступать по своему усмотрению.

Позже я понял, насколько ошибался. Тот, кто хочет изменить другого человека, не должен поддерживать с ним близкие отношения. Истинная дружба — это единство душ, которое редко встречается в нашем мире. Только между похожими натурами может расцвести дружба благотворная и прочная. Настоящие друзья как бы вступают в реакцию друг с другом, поэтому в дружбе не остается места для исправления другого. Я придерживаюсь мнения, что всякого сближения следует избегать, поскольку человеку свойственно впитывать порок гораздо быстрее, чем добродетель. Тот, кто стремится к дружбе с Богом, должен либо оставаться в одиночестве, либо суметь подружиться со всем миром. Я могу ошибаться, но моя попытка завести близкого друга не удалась.

Ко времени моей первой встречи с этим человеком Раджкот захлестнули «реформы». Товарищ рассказал мне, что многие наши учителя украдкой едят мясо и пьют вино. Кроме того, он назвал имена многих хорошо известных в Раджкоте людей из той же компании и некоторых учеников нашей школы.