— Но… Но Летов не один в ихней компании рулит. Там и другие есть мужики. — Заторопился Шелестов, как бы себя оправдывая. — Я попробую их как-то убедить еще. Поговорю. Что-нибудь придумаю.

— Значит, сорвался. — Косой пропустил его оправдания мимо ушей.

— Я еще что-нибудь придумаю. Попробую как-то уговорить, как-то… что-то…

— Знач так, фраер, — раздалось на том конце провода. — Я передам Ивану Павловичу. Завтра в три часа у нас как штык, понял? Иван Павлович порешает, что с тобой делать, а что с Летовым.

Холодный пот выступил у Шелестова на спине до самой жопы.

— Да ты не очкуй, Санек, — панибратски заговорил Косой. — Нормально все будет. Нормально. Порешаем.

Да только звучала в этой его последней фразе, какая-то угрожающая нотка.

Домой я вернулся минут через тридцать. Оставил машину под фонарем, во дворе. Отсоединил переднюю панель магнитолы, сунул в карман. Все же не две тысячи двадцать четвертый. Утром придешь, а машина вскрытая, магнитолы нету.

Жил я в небольшом старинном особняке, что расположился на углу двух улиц: Полины Осипенко и Дзержинского. Высокий одноэтажный дом с многочисленными, но небольшими комнатами, высоченными потолками и маленькими окошками, венчал, по армавирскому обыкновению, небольшой купол на фасаде. Особнячок этот до революции принадлежал какому-то мелкому дворянину из черкесогаев. С приходом советской власти в нем были организованы коммунальные квартиры.

Со временем жилье отреставрировали. Многочисленные комнаты и общие помещения переоборудовали в несколько просторных квартир, куда селили советскую рабочую элиту — инженеров, помогавших восстанавливать производства города после войны.

Дочка такого инженера, которую звали Валерия Павловна, как раз и владела самой большой стодвадцатиметровой квартирой в доме, ну и сдавала три из четырех своих спален, не считая гостиной и кухни, в аренду. Как раз тут я и снимал небольшую комнатку. Это место я запомнил на всю жизнь. Больно колоритные соседи по коммуналке тут попадались.

В доме, в оставшихся трех квартирах, проживали и другие соседи: старенькая бабушка-одиночка; молодая семья, занимающаяся, вроде бы торговлей шмотками на рынке (они тоже сдавали комнату, но я уже не помню кому); старый дед-алкаш, который, чуть что, хватался за ружье, если ему не занять денег на синьку. Благо ружье было, обычно, без патронов.

Я вошел в главный вход. Тут протянулся общий коридор. Две из трех квартир располагались справа, моя — слева. Я прошел, к ней. Замер у порога. За дверью говорили приглушенные голоса. Ах да. Вспомнил я, кто ходил у Валерии Павловны в жильцах, в тот период, когда я у нее проживал.

Самую большую комнату занимала молодая семейная пара: милая девчонка, да парень, вроде бы мелкий служащий в какой-то частной конторе. Во второй, самой большой по размеру, жила сама хозяйка. Я же поселился в небольшой, но светлой комнатке с окном. А вот третьего жильца Валерия Павловна подселила себе на голову. Я бы даже сказал, на свою злую судьбу.

Я дернул ручку. Закрыто. Тогда стал хлопать по карманам, искать ключ. Найдя, отпер вход.

— Да-да, Валерия Павловна. — проговорила молодая девушка с пышным начесом на темных волосах. Одетая в цветной халатик по точеной фигурке, она стояла в дверном проеме своей комнаты. — Помню, что через три дня квартплата. Муж вам занесет.

— Простите, у меня такие порядки, — проговорила Валерия Павловна. — Заранее напоминаю. Больно часто мне жильцы попадаются, кто проплату забывает.

С этими словами женщина бросила взгляд на дальнюю прикрытую дверь в комнату третьего жильца.

— Здравствуйте, — закрыл я за собой входную.

Женщины глянули на меня, как только я зашел в широкую прихожую. Тут были очень высокие потолки, старинная лаковая мебель, белые стены и желтоватые разводы на потолке.