Видеть Соньку лежащей в постели совсем не для того, чтобы ее можно было повалять от души, уже достало меня! Какого риша я должен проходить через это? Певень-Хозяин-Дорог, разве такое не против самой природы мужчины и самца ругару? Почему я должен был согласиться, а потом смотреть, как она истекает кровью из глаз, носа, ушей? Да, зелье излечивает, но этого вообще не должно случаться в принципе. Это мой и Рэя удел – лить свою кровь, терпеть боль, лезть в драку, какой бы она ни была – со сломанными костями или магическая. Сонька в это время должна быть от всего как можно дальше. Сидеть в безопасности и ждать нас, чтобы потом омыть наши раны водой и своими слезами и обласкать после щедро победителей. Как может быть правильным иное? Что мы трясущимися руками смывали с нее кровь, укладывали на постель безвольное, так мало похожее на живое тело. Что лежали без сна, с тревогой слушая нездоровое, слишком влажное и хрипящее дыхание.

Вглядывались в нее час за часом, ожидая признаков исцеления, но они все не становились очевидными. Ночь, утро, весь следующий день. Только ближе к ночи она, не открывая глаз и почти не просыпаясь, попросила пить и снова уснула. И вот теперь ответь мне, Хозяин всего, по какой такой дикой причине я не должен быть против того, чтобы она и дальше следовала по той дороге, на которую ты ее толкаешь? Провались ты! Гори огнем все те люди, которых она спасла от морока Светил. Плевал я на них!

К своему стыду, я и с сыном-то едва повидался. Хотя настоящей вины, говоря по чести, и не испытывал. Фирсо был в порядке, а моя Сонька – нет. И пока я не увидел, как она, наконец, открывает глаза осмысленно, думать ни о чем больше не мог, как и находиться где-то еще, кроме в постели под ее боком, когда недвижимый, как камень, побратим прижимался ко второму.

– Какие же вы оба жаркие, с ума сойти, – пробормотала она неожиданно, и я вскинулся. Оказывается, все же задремал.

– Рановато тебе о горячих мужиках мечтать, – каркнул я, невольно расплывшись в улыбке, пока Рэй подорвался и чуть ли не ощупал взглядом ее.

– Балда… Сварите живьем, зажали, блин. Кто о чем вечно, а вшивый о бане. Кстати, о бане. Как насчет мне помыться. Очень хочется. Такое чувство, что вся кожа чешется.

Наша женщина говорит, чего хочет – наша женщина получает, что хочет. Проще простого, если ее желание не представляет угрозу для ее же безопасности.

Не особо церемонясь разрешением хозяев гостевого дома, мы с побратимом хорошенько выдраили по-быстрому большую бадью для поения забози и притащили ее в нашу комнату. Конечно, внизу была общая купальня для постояльцев. Но мы с Рэем помнили, каким восторгом загорелись глаза Сони в помывочной, что Легби устроил для своей покойной жены, и как она там блаженствовала. Наносив воды, растопили пожарче камин, и только после этого побратим нагрел содержимое бадьи своим амулетом живого огня. Соньке тем временем велели есть, хоть она и ворчала, что сначала мыться, а потом есть – полезнее для пищеварения. Риш меня побери, но в этот момент мне подумалось, что с возрастом она наверняка станет еще большей ворчуньей, чем сейчас, и где-то над желудком потянуло-заныло в предвкушении всех тех лет, что я могу провести под звуки ее бурчания. Ведь это будет означать, что она никуда не исчезнет.

– Ой, божечки, кайф-то какой! – простонала Сонька, опускаясь в воду по самый подбородок, и ее волосы расплылись вокруг, искушая начать перебирать эти пряди, чтобы смыть остатки осквернявшей их крови. Ее шевелюра сильно посветлела с момента нашей встречи. Густая чернота разбавилась светлыми проблесками, и сейчас это стало еще более очевидно. – Мм-м-м… это лучше, чем большая часть секса за мою жизнь.

Я хотел ее. Это стало чем-то постоянным, как ток крови, неизменно струящийся по венам, покуда жив. Но пока она была больна, вожделение ушло на глубину, уступив место тревоге и раздражению на всю ситуацию. Однако стоило только упоминанию о сексе слететь с ее губ, и во мне словно сработала арбалетная пружина, выстреливая похотью разом и в голову, и в пах. Вдарило так, что перед глазами на мгновение помутилось и бедра, поясница и задница напряглись, будто готовясь врезаться в Соньку. Я рвано выдохнул сквозь зубы, давясь этой жаркой волной, стремясь загасить ее. Ну не скот же я совсем.

– К которой части это относится? – прорычал отчетливо агрессивно рядом побратим, и, глянув на него, я как свое отражение увидел. Весь подобравшийся, как перед прыжком, верхняя губа задрана, обнажая зубы, жрет глазами торчащую из бадьи макушку Соньки, не подозревающей поди, что тут сразу два хищника замерли на изготовку. Уж пониже пупка точно все готово за один вдох.