- Это важная поездка, да? - спрашивает Метёлкина, доставая ноутбук.
- Очень, - отвечаю честно. Она во всех смыслах важная. И сейчас мне меньше всего хочется говорить о работе, но Настя тормошит меня, заставляя настроиться на деловой лад.
Я её могу понять: для неё это впервые, она волнуется, страшится сделать что-нибудь не так, поэтому я покорно объясняю ей все тонкости, отвечаю на вопросы, хмурюсь, и мы снова вносим поправки в презентацию. Для этого мне приходится сесть с ней рядом.
Высший пилотаж - остаться спокойным, когда совсем рядом - её тёплое плечо и бедро. Когда вся она - в доступной близости, невыносимой близости, когда голову кружит аромат её духов, когда хочется смотреть на неё томными глазами и неумолимо сокращать расстояние, чтобы обнять и поцеловать.
- Орловский! - встряхивает она меня деловым тоном. - Если ты сейчас не прекратишь, я тебя изнасилую!
О, да. А я соглашусь. Сдамся. Пусть делает, что хочет. Пусть наслаждается и дарит наслаждение моему предавшему телу. Это называется - ощути себя лживо-беспомощным.
- Знаешь, - прислоняется она ко мне плечом, устраиваясь поудобнее, - временами я с тобой ощущаю себя какой-то малолеткой. Школьницей, у которой есть желания и есть понимание, что как бы ещё рано во взрослую жизнь. Но я ведь взрослая, да?
Вполне взрослая, чтобы мне сносило крышу ядерным взрывом. Но я не решаюсь даже приобнять её, чтобы не упасть ниже своих принципов.
- Ты временами как неживой. Робот, запрограммированный дубовой программой, которую не сломать. У меня просто умений и знаний не хватает, - вздыхает она.
Всего у неё хватает. И эта её бесхитростность заводит ещё больше.
- Давай выпьем чаю, - предлагаю, тая от невыносимой близости. Я бы убежал на противоположную сторону, на свою законную нижнюю полку, но позорное ретирование будет похоже на бегство, поэтому я креплюсь изо всех сил.
- Ты как в старом студенческом анекдоте, - фыркает Метёлкина. - Чтобы не забеременеть, надо пить чай! До, во время или после секса? Вместо него!
Да, актуально. Согласен. Чтобы не дойти до секса, чай тоже хорош.
- Насть, - провожу губами по нежной щеке. Трусь, как щенок, а она замирает. Дышит чаще. Ей нравится. Мне кажется, ей нравится всё. Что бы я ни сделал. Пальцем тронь - и взорвётся. Я о себе молчу. Ко мне даже прикасаться не нужно.
- Что, Вов? - спрашивает она и - о боже! - трётся щекой о мои губы сама. Пора вызывать пожарных. Нет, скорую медицинскую помощь. Пиротехников. Службу МЧС. Если я сейчас не успокоюсь, треснут брюки. Но я не могу, не могу от неё отпрыгнуть, как трусливый заяц!
- Давай просто подождём, ладно?
- До свадьбы? - снова фыркает она, но послушно замирает, не делает больше попыток приручить меня телом. Она опоздала: я давно и всецело её. И это понимание не страшит. Ни капельки. - Я будто во сне, Вов. Это я должна пугаться и просить подождать. А у нас всё наоборот. Ты чего-то боишься, признайся?
Себя. Себя я боюсь. И уж точно не хочу, чтобы её первый раз произошёл в каком -то занюханном поезде. Да и вообще. Войдёт во вкус, замуж её потом не заманишь. Мне тридцать два. Я созрел. А готова ли она в двадцать один - большой вопрос.
И всё я хорошо понимаю: захочет убежать - и штамп в паспорте не остановит. Поэтому мне важно, чтобы мы узнавали друг друга. Разговаривали. Общались. Когда начнётся секс, когда не станет запретов, секса будет много (что вполне закономерно), а всего остального
- поменьше. Я бы не хотел зовом тела подменять всё остальное. Не знаю, как всё это объяснить.