Ее рука все еще на моей молнии.

Провожу костяшками пальцев по ее подбородку.

— Ты боишься, малышка?

Ее пристальный взгляд поднимается, чтобы встретиться с моим, и в нем читается одобрение, потребность практически сочится из нее.

— Так ты хочешь, чтобы я тебя приласкал?

Глажу ее по щеке, и она наслаждается этим прикосновением, прижимаясь к руке.

Я принимаю ее идеальное подношение, лежащее у моих ног. Она стоит на коленях, сжимая ноги вместе, вероятно, чтобы облегчить боль, которую чувствует между бедер. Бедная Эмелия. На платье есть ряд пуговиц, идущих по центру, от ключиц до пупка. Она выглядит скромно, пока я не расстегиваю три верхние пуговицы и не раздвигаю шелковую ткань. V-образный вырез обтягивает грудь, на волосок от того, чтобы обнажить все. Бледное кружево не имеет лишней подкладки и почти не поддерживает, но Эмелии не нужно ни то ни другое. Я завороженно смотрю, как она начинает расстегивать молнию на моих брюках. Звук прорезает воздух, как вой товарного поезда. Моя концентрация рассеивается, и взгляд перемещается туда, где она маленькими ручками пытается меня освободить. Именно в этот момент я полностью убираю свои руки. Это должно быть сделано по ее собственной воле. К черту мотивы, игру во власть, изменчивое согласие. Я не буду заставлять ее выходить из этой комнаты или подниматься с колен, но дам ей одну маленькую вещь: право выбора, продолжать или отступить в любое время.

Внешне я убеждаю себя, что таковы мои истинные мотивы, но какой-то больной извращенной части меня нравится откидываться в кресле, выглядя совершенно невозмутимым, когда Эмелия руками крепко обхватывает мой член. Это ее бесит, я знаю, это святотатственное отношение. Я провожу пальцем взад-вперед по губам, но в остальном сижу совершенно неподвижно. Даже скучаю. Она сомневается в себе и обдумывает каждое решение, но все равно продолжает.

Она опускает руки к основанию моего члена, затем поднимает обратно к головке. Дрожь восторга пробегает по спине. Ее хватка крепкая, теплая и манящая — просто фантастика, и все же это лишь тень того, что я почувствую, когда наконец окажусь внутри нее. Больше, жестче, крепче, хочу сказать ей. Она обращается со мной так, словно я хрупкий, как будто боится, что причинит мне боль. Я чуть не смеюсь от этой мысли, но это чувство веселья недолговечно, когда Эмелия наклоняется вперед, прижимается губами к самому кончику моего члена, а затем начинает засасывать его в рот.

Не могу удержаться от стона.

Она представляет собой такое сочетание: невинность, обернутая в сексуальную привлекательность. Ее полные красные губы выглядят так, словно созданы для совершения плохих поступков, но она использует их так, будто девственница, словно она никогда не держала так мужчину, не брала его в свой нежный рот исключительно ради удовольствия.

Ревность пронзает меня при мысли о том, что она стоит на коленях перед кем-то другим. Никогда больше.

Мягко и медленно, ее темп сводит с ума.

Знаю, что Кэндис давно повесила трубку. Я проверил, но не сказал Эмелии. Ей не нужно знать, она просто должна доверять мне.

Она берет меня глубже и тихо стонет. Я замираю, заставляя ее наклониться еще сильнее, взять еще глубже. Она руками сжимает верхнюю часть моих бедер, сминая ткань брюк, когда я вхожу в ее горло. Чувствую, как она вздрагивает, пытаясь отдышаться, а затем быстро отстраняется, глотает воздух, замирая лишь на мгновение, прежде чем ее губы снова обхватывают меня. Ее голова покачивается вверх-вниз, и я словно сталь у нее во рту. Кажется, что могу воспламениться оттого, что сдерживаю свой оргазм, но я парю, парю, парю на краю так долго, как только возможно. Я хочу продлить это. Я хочу изменить курс, обхватить ее волосы, крепко прижать к себе и наполнить ее рот. Я хочу взять все в свои руки, вернуть контроль, задать темп и сделать так, чтобы она могла брать только то, что я ей даю.

Вместо этого я благоговейно провожу пальцами по ее волосам.

— Такая хорошая девочка, — говорю я ей, и ее глаза закрываются, когда пальцы больно впиваются в мои бедра. Если бы она была на моем месте, то кончила бы в тот же миг.

Я так многому учусь, просто сидя здесь и наблюдая, запоминая все, что связано с ней.

Я жадный ублюдок, принимающий так много ее преданности. Ее щеки порозовели. У нее слезятся глаза. Ее губы припухли, а помада размазалась в таком непристойном проявлении желания.

Мне потребовалась вся сила воли, чтобы потянуть ее за волосы и мягко отстранить от себя.