А говорил, что не курит. Ушёл, дверь прикрыл осторожненько. Я на кухню — чайник вскипел. Чай не помешает. Никому. Тем более заварка нашлась.

— Ничего не хочешь рассказать? — спросила я, разливая чай.

Чай Дунька любила сладкий с лимоном. Лимон в холодильнике нашёлся, правда, такой засохший, что я его скорее отломила, чем отрезала.

— В общем, я… — начала Дуня, косясь на дверь, шепотом, — нечаянно вышла замуж. Два месяца как. Деньги нужны были очень… Ты помнишь. Я с Кириллом в баре познакомилась. Напилась, да… Парень ко мне приставал, шлюхой обозвал. Кирилл его избил. Ну и Кириллу тоже досталось… Мне его жалко стало, я отнесла сережки в ломбард и заплатила штраф — Кирилла в обезьянник посадили. Сказала, что он мне должен. А он мне предложил… замуж за деньги. Я взяла. Миллион.

Я расхохоталась. Смеялась долго и остановиться не могла. Вернулся Кирилл, посмотрел на меня, как на сумасшедшую. Валерьянки накапал в чай. Чай с валерьянкой — мерзость. Но я выпила. И смеяться перестала. Почти.

Боюсь, на меня навалилось слишком много всего разом, и со мной случилась самая банальная истерика. Впрочем, лучше уж смеяться, чем рыдать. Хотя и смеялась так, что по щекам мокрые дорожки. И во рту терпко-сладкий вкус валерьянки, напополам с чаем.

— Ещё валерьянки налей, — попросила я.

Кирилл посмотрел на бутылек. Потом подумал и перевернул его над чашкой, даже по донышку похлопал, чтобы точно, до капли. И чай сверху. Сладкий. Я снова выпила до дна. Не помогает. Может, подождать нужно?

Кирилл ушёл в комнату, загремел там. Дунька глядела опасливо.

— Бестолочь, — с удовольствием повторила я. — Лопоухая. Я надеюсь, это хоть он счастливый папаша? — Дунька кивнула. Слава богу, хоть так. — Ты рассказала?

— Нет, — прошептала Дунька, глядя на дверь — не вошёл бы. — Как-то… некогда было. Ты только молчи, Лид. Я сама расскажу.

Я отмахнулась. Пусть делает что хочет. Валерьянка меня не успокоила. Она навалилась на меня безмерной усталостью, от которой веки слипаются и в глазах туман. Спать хотелось зверски. Кирилл вернулся полностью одетым. Сел, понимая, что не просто я Дуньку полотенцем прогонять пришла. Хотя, если бы знала, то и по этой причине явилась бы непременно.

— Рассказывай.

И я рассказала. Торопливо, поглядывая на часы. И про то, что Герман исчез. И про маму, которая клеила Дунькины уши — это уже для того, чтобы он проникся личным интересом. Он посмотрел на уши, которые и правда торчали немного больше положенного, с затаенной нежностью и возмущением — как можно такие уши клеить?! Не забыла про Мари, про Гришку, а ещё, что домой боялась идти, и Сатана там не кормленный. И, наверное, очень злой. А Сонька в больнице, у неё операция через два часа, и мне страшно. Очень страшно.

— Пугают они тебя, — сказал Кирилл.

Я кивнула — пугают. Но от этого не легче. Своего они добились — я напугана.

— Козла твоего Герман пусть отлавливает, а с остальным разберёмся. Время уже утреннее? Сейчас позвоню, узнаю.

Кирилл звонил. Результатом разговоров стало то, что мы узнали — в соцзащите и правда на меня зуб. С чьей подачи — неизвестно, да и не важно. «Потом Герман решит, — сказал Кирилл. — Сейчас по факту решать нужно». И снова позвонил. Я чай пила, уже без валерьянки, и пыталась умерить Дунькино любопытство. Ей было интересно, вправду ли я вышла замуж за брата Кирилла? И что, правда — мама? И уши клеила?

Я отвечала вяло — отсчитывала минуты.

— Поехали.