– Дон Мигель, пожалуйста, поймите и вы: мне жизнь показала совсем другое. Из-за торговли наркотиками я потерял отца, родственников и друзей, свободу и покой, не говоря уже о собственности. Пожалуйста, простите меня, если я вас обидел, но видеть наркоторговлю в ином свете я не могу. Я лишь хочу воспользоваться возможностью и сказать: я не собираюсь создавать вам никаких проблем. Я понимаю, что месть не вернет мне отца. Пожалуйста, помогите нам покинуть страну. Я испробовал почти все, но ничего не вышло. Не думайте, что я не хочу уезжать. Просто ни одна авиакомпания мне даже билет не продаст.

Начав говорить, я незаметно для себя расслабился настолько, что даже решился выдвинуть предложение:

– А что если вместо сотни килограммов кокаина в один из своих самолетов вы посадите меня, – я ведь вешу почти столько же, – и вывезете из страны?

Напряженная, но откровенная беседа и искренность моих слов, должно быть, возымели какое-то действие: когда Мигель Родригес вынес вердикт, тон его уже не был таким резким и безапелляционным.

– Сеньора, мы дадим вашему сыну шанс. Мы понимаем, что он еще невинное дитя и хорошо бы ему таковым остаться. Вы же несете ответственность за его действия и, если что, ответите жизнью. Обещайте нам, что не позволите ему сойти на кривую дорожку. Мы оставляем за вами те три здания и даже поможем их вам вернуть. Для этого вам, однако, придется пожертвовать деньги на президентские кампании, но, кто бы ни выиграл, мы настоятельно попросим его помочь вам, указав на ваши вливания.

Затем слово взял Пачо Эррера, до сих пор молчавший:

– Не волнуйся, пацан. Если ты не ввяжешься в наркоторговлю, с тобой ничего не случится. Тебе нечего бояться. Мы хотели убедиться в твоих намерениях. Единственное, чего мы не можем допустить – это оставить тебе слишком много денег, просто чтоб ты не слетел с катушек там вдалеке, где мы не сможем тебя контролировать.

– Не беспокойтесь больше, – подтвердил Родригес. – Можете даже остаться жить здесь, в Кали, если хотите. Никто вам ничего не сделает. Загляните в магазин одежды моей жены. И посмотрите, что будет в свой срок с новым президентом. А мы, если что, вам поможем.

Такими словами мафиозо завершил разговор, продолжавшийся, как оказалось, всего двадцать минут. Я тогда не обратил особого внимания на его фразу о «новом президенте», но через несколько недель мы поняли, о чем шла речь.

Довольно дружелюбно попрощавшись, Мигель подозвал шофера и приказал ему отвезти нас в магазин его жены.

Покидая встречу, я был в смятении, как никогда прежде. Подозрение, что отцовская родня нас предала, стало подтвержденным фактом. Картель Кали решил оставить меня в живых. Пожалуй, мне было необходимо переварить это. Я всегда ожидал от Лос Пепес самого худшего, однако теперь ощущал благодарность дону Мигелю и остальным за то, что они оставили жизнь матери, сестре и мне.

Добраться до элитного торгового района Кали не заняло много времени. Водитель указал нам нужный магазин одежды, и мать вошла внутрь. Я же решил подождать на улице и прогуляться по району. Впрочем, заприметив в одной из витрин мужской махровый халат в шотландскую клетку, я сначала остановился, а потом зашел и купил его.

У меня было безумно странное ощущение: я чувствовал себя живым. Я шел навстречу смерти и вдруг оказался посреди территории всемогущих мафиози Кали без единой царапины. Через пару часов водитель высадил нас у гостиницы, и той же ночью мы вернулись в Боготу.

Когда я разделся, Андреа шепотом спросила, прочитал ли я записку, которую она положила мне в карман брюк, провожая на свидание со смертью. В той записке она говорила о своей любви ко мне и уверяла, что все будет хорошо…

Впервые за долгое время мы почувствовали глубокое умиротворение: передав главарям картеля Кали и Лос Пепес огромное количество недвижимости, мы скинули столь же огромный груз ответственности. Впрочем, дела еще не были окончены: оставались и другие очень влиятельные мафиози, все еще ожидающие выплат.

Поскольку нужно было ковать железо, пока горячо, мать по настоянию Карлоса Кастаньо решила поговорить с доном Берна – Диего Мурильо Бехарано. Кастаньо организовал их встречу в особняке Лос-Бальсос в Медельине. Но это рандеву прошло не столь успешно: дон Берна оскорбил мать и ее замужество за Пабло Эскобаром, и она, будучи по горло сыта постоянными угрозами, оскорблениями и обвинениями, резко ответила ему:

– Сеньор, я – взрослая женщина, и вам пора перестать оскорблять и унижать меня. Мне ни к чему терпеть ваши нападки. Я заслужила уважение остальных ваших приятелей. Пожалуйста, сделайте мне одолжение, ведите себя и вы уважительно.

В тот же вечер Кастаньо позвонил ей, сообщив, что Берна очень недоволен, и его придется успокоить.

– Донья Виктория, он в ярости, – сказал Кастаньо. – Понимаю, что своими грубыми словами он вас спровоцировал, но, пожалуйста, поймите: он очень плохой человек, и теперь вам придется дать ему что-нибудь еще…

Происшествие, должно быть, действительно обошлось очень дорого: на следующей встрече, также организованной Кастаньо, мать была вынуждена извиниться перед доном Берной и подарить ему дорогую квартиру. Это был единственный способ продолжить переговоры насчет прочего имущества.