— Что же это может значить, и кто этот загадочный поклонник? — вслух размышляет Лозман.

— Судя по вашему виду и явной заинтересованности, рискну предположить, что это ваши инициалы, Борис Маркович.

Он застенчиво улыбается и, не выдерживая моего нажима, признаётся, что цветы действительно от него.

— Не хотел же признаваться, да вот, тщеславие сгубило.

— Спасибо огромное. У меня такого букета никогда в жизни не было. Настоящая прелесть. Но прошу вас, больше не делайте ничего такого.

— А что, в домогательствах обвинишь? Это сейчас модно.

— Не хочу давать повода для сплетен, да и нескромно это выставлять напоказ интерес к своей персоне.

— Да ты прямо олицетворение скромности. Хватит, кстати, меня по имени отчеству называть, хотя бы, когда никто не слышит.

— Хорошо, Борис, я постараюсь, но правда, не надо больше таких заметных знаков внимания, я очень прошу.

Пообещать Лозман не успевает, потому что дверь резко распахивается и в приёмную вваливается Рыков.

— Лозман! Тебе что здесь, мёдом намазано? Ты чего, блядь, здесь торчишь всё время? Делать нечего? Я тебе сейчас накидаю задач. Будешь областные социальные проекты курировать. То, что ты любишь, да?

Рыков замечает букет и замолкает, глядя на него.

— А это что за хрень? Кто-то умер? Ну, чего замерли?

— Это мне подарили, — испуганно говорю я, не желая подставлять Лозмана, но он, вообще-то сам хорош. Это же надо было додуматься притащить такую гору цветов. Красиво, не спорю, но очень эпатажно и даже, можно сказать, вульгарно.

— Кто?!

Мы молчим.

— Кто, я спрашиваю! Ты что ли?! — упирает он палец в грудь Лозмана. — Конечно ты, кто ещё мог до такого додуматься! Стоит, лоснится, как блин на масленицу. У тебя голова работает вообще? Или ты второй головой решения принимаешь? Ты что, Ромео, соображать совсем разучился?

На Рыкова смотреть страшно. Он мечет громы и молнии, стараясь испепелить вытянувшегося по струночке Лозмана.

— А ты, значит, всех подряд решила на подвиги поощрять? Доказать что-то хочешь, я не понимаю? Вам что здесь, дом свиданий?! — обрушивается он уже на меня.

Он ещё хочет что-то сказать, но задыхается от гнева. Бросает свирепые взгляды то на меня, то на Лозмана, а потом машет рукой и быстрыми размашистыми шагами идёт в свой кабинет. Войдя туда он с такой силой хлопает дверью, что стёкла в окнах отзываются испуганным дребезжаньем, а несколько роз роняют лепестки.