– Я не хотела никого обидеть, – покаянно пробормотала Злата. – Меня мама всегда ругает за социальный снобизм. Но мне все равно важно, чтобы с человеком было о чем поговорить. Потому что любые связи, даже самые крепкие, рвутся, если нет родства интересов. Родства душ, если хотите.

– Ну, с Антоном у нас как раз есть родство душ, – сухо сказал Аржанов. – Бизнес, охоту, водку и баб можно обсуждать до бесконечности. Вы извините, Злата, я искупаюсь, пожалуй. Жарко.

Легко поднявшись на ноги, он нырнул прямо с полутораметровой высоты носа катера. Злата в задумчивости растянулась на нагретом солнцем кожаном лежаке.

– С Антоном у него есть родство душ, а с Машей? – пробормотала она себе под нос, чуть слышно. – Она ведь тоже вряд ли задумывается, почему Каренина бросилась под поезд и зачем Герасим утопил Муму. Или женщину, которая прожила рядом с тобой четверть века и родила тебе четверых детей, не бросают, даже если с ней совсем не о чем поговорить, кроме рецепта засолки огурцов? Извините меня, господин Аржанов, но я абсолютно уверена в том, что вам смертельно скучно с вашей образцово‑показательной женой. Хотя меня это, конечно, совершенно не касается.

Минут через десять неслышно вернувшийся Аржанов растянулся рядом. На разогревшуюся на солнце Злату полетели колкие брызги. От неожиданности она вздрогнула.

– Я не кусаюсь, – негромко сказал Аржанов. – И привычки насиловать женщин я за собой не замечал. Так что можете расслабиться.

– Зачем вам насиловать женщин, когда они отдаются сами? – сухо ответила Злата. – Это так современно. Особенно когда они потом сами расхлебывают последствия, оставшись с ними один на один.

– Вы о чем?

– Об Ирине. Я уже несколько дней хочу у вас спросить, хотя меня это, конечно, совсем не касается. Вы же знаете, что она ждет ребенка. И вы не выглядите жестоким. Почему же вы тогда так жестоко ведете себя по отношению к ней?

– Какая Ирина? Какого ребенка? – Изумление на лице Аржанова было таким искренним, что Злата как-то сразу поняла, что он действительно не сделал ничего плохого. Огромная волна облегчения накрыла ее с головы до ног, хотя она еще не могла точно сформулировать, из-за чего чувствует это самое облегчение.

– Ирина. Официантка в вашем ресторане. Она ждет ребенка. И я своими ушами слышала, как она говорила вам об этом.

– Говорила? Мне? Когда? И какое отношение, черт подери, я могу иметь к ее ребенку?

– Назавтра после нашего приезда. Днем. По телефону. Я зашла в кухню, чтобы попросить воды для цветов, и услышала, как она говорит по телефону, что не знает, что ей делать, что вы не можете ее бросить, тем более в таком положении.

– Да с чего вы взяли, что она говорила со мной?

– Потому что она обращалась к вам по имени, «Александр Федорович». Она так плакала…

– Послушайте, Злата, – голос Аржанова, как и его взгляд, стали очень серьезными, – вы точно уверены в том, что сейчас говорите? Потому что это очень важно.

– Конечно уверена! – Злата снова начала сердиться. – Я же не сумасшедшая. Я потом еще сказала ей, что вы, простите, – мерзавец. А она вытерла слезы и стала меня уверять, что вы совершенно замечательный человек.

– Дело не в том, мерзавец я или замечательный человек, – задумчиво сказал Аржанов. – Дело в том, что у меня никогда не было даже намека на роман с Ириной. У меня, знаете ли, нет привычки гадить там, где я живу, и небольшой перепих с обслуживающим персоналом не входит в круг моих развлечений. Так что ждать от меня ребенка она никак не может. И это означает только одно.

– Что? – затаив дыхание, спросила несколько сбитая с толку, но счастливо взбудораженная его словами Злата.

– Она ждет ребенка от Громова. Он же тоже Александр Федорович, как и я. Неужели до вас еще это не дошло? Вы же читали историю его отца, Федора Громова. И это с ним она разговаривала по телефону и умоляла ее не бросать. И было это за несколько часов до того, как его убили.