– А кто такая Вероника Берковская? – заинтересованно спросила Злата. Светкин кулон ее интересовал все больше.

– Актриса. Довольно талантливая, но мало известная широкому кругу зрителей. В кино она не снималась. Играла на сцене Малого театра в Москве. Красива была удивительно. В принципе, ее почитатели ходили смотреть не на ее игру, а на внешность. Одна из первых красавиц Москвы, чем, наверное, и объясняется ее трагическая судьба. Слишком много мужчин жаждали ею обладать, совершая ради этого низости. Так что она умерла в лагере. На Колыме.

– А фамильные ценности у нее откуда? – вступил в разговор Заварин. Злата видела, что с интересом прислушивается к беседе и сидящий напротив Володя. Щапин поудобнее развалился на стуле и начал рассказывать, довольный вниманием аудитории.

– Марк Берковский, отец Вероники, был довольно известным в России адвокатом. Он происходил из богатой семьи. Много практиковал еще до революции, поэтому нажил довольно приличное состояние. Когда в России началась смута, он все средства перевел в драгоценные камни – бриллианты, изумруды, рубины. Но выехать из страны то ли не успел, то ли не захотел. Новая власть к его услугам тоже прибегала довольно активно, поэтому семья Берковских тихо жила на отдельной подмосковной даче. Никто их не притеснял и не репрессировал. Экспроприация тоже обошла стороной, поэтому Вероника довольно открыто красовалась на великосветских приемах в фамильных бриллиантах. Чем тоже, разумеется, вызывала зависть и нелюбовь других дам, в том числе и жен высокопоставленных чинов НКВД.

Замужем она была трижды. Сначала в двадцать восьмом году отец выдал ее за своего коллегу-адвоката. Ей только-только исполнилось двадцать, а адвокату этому было уже за пятьдесят. Через год она изменила ему с режиссером, муж поймал ее на измене, выгнал из дома и немедленно развелся.

Красавица особо не расстроилась, бурные романы следовали один за другим, несколько лет она жила словно в угаре, меняя любовников как перчатки, что безумно расстраивало ее отца, человека достаточно строгих взглядов. Он пригрозил, что отречется от дочери и украшения все отберет, если она не одумается. Уж не знаю, по этой ли причине или по какой другой, но в тридцать третьем году она вышла замуж за довольно скучного и ничем не примечательного инженера одной из московских типографий.

– Так это же был Левушка Горский! – выпалила потрясенная Злата. Все обернулись к ней. – Ну, то есть Лев Моисеевич. Друг моих бабушки и дедушки. Он был главным инженером московской типографии и женат на очень красивой актрисе, которая его бросила, вышла замуж за энкавэдэшника, а Левушку отправили в лагерь. Как и ее саму, только позже. Только Левушка свою жену Верой называл, а она, оказывается, Вероника.

– Правильно, милая барышня. – Щапин почтительно склонил голову в полупоклоне. – Фамилия второго мужа Вероники была Горский. И все действительно происходило так, как вы только что рассказали. Когда Берковскую арестовали, то конфисковали шкатулку с драгоценностями. В ней же лежала опись. Так вот, в наличии оказались все бриллианты и прочие дорогие цацки, кроме кольца с рубином в россыпи бриллиантов и уникального кулона – крупного необработанного изумруда в платиновых завитках. Вот точь-в‑точь такого, как на вашей груди, молодая леди. – Теперь уже он почтительно склонил голову в сторону Светки.

– Но это же не может быть изумруд в платине! – воскликнула она. – Это мне… подарили. Это агат в серебре.

– Я же и не утверждаю, что это тот же самый кулон, – пожал плечами Щапин. – Просто он очень на него похож, вот и все. Но если бы это был он, то на вашей милой шейке сейчас висело бы около пятидесяти тысяч долларов, не меньше.

Злата посмотрела на побледневшую Светку, непроизвольно закрывшую кулон ладошкой. В голове у нее медленно всплывали картинки из детства. Вот она открывает шкатулку с потрескавшимся лаком и перебирает украшения, которые кажутся ей чудом ювелирного искусства. Вот бабушка со смехом треплет ее по голове и объясняет, что это дешевая бижутерия, которую актриса надевала на сцену во время спектаклей. Она даже вспомнила острое чувство испытанного разочарования, что все это великолепие на самом деле не стоит ломаного гроша.

– У Горских хранилась шкатулка, которую незадолго до ареста передала его первой семье Вероника Берковская, – медленно сказала она. – Вот только там не было никаких драгоценностей. Пластмассовые бусы, кольца со стекляшками. Хотя кулон, очень похожий на этот, я там видела. Он мне в детстве особенно нравился. Я им часто играла. Но бабушка говорила, что там нет ничего ценного, и Фрида Яковлевна, третья жена Левушки, всегда давала мне эту шкатулку играть. Вряд ли она доверила бы маленькой девочке настоящие драгоценности.

– Вы знаете, – оживился Щапин, – у Вероники действительно в театральной гримуборной стояла шкатулка с дешевым реквизитом. Так вот после ареста она пропала. То есть все драгоценности, кроме двух, были на месте, а вот стекляшек никто больше никогда не видел. Вы такие интересные вещи рассказываете, милая барышня! Они имеют огромное значение для истории. Вы не знаете, где сейчас эта шкатулка?

– Не знаю, – пожала плечами Злата, – после смерти Фриды Яковлевны квартира и все, что в ней было, достались сыну Левушки. Он, конечно, уже тоже в очень почтенном возрасте был. Вы же понимаете, что меня имущество Горских мало интересовало.

Она невольно отметила, с каким жадным интересом слушают ее Муромцев и его помощник Володя. И всегда красное, апоплексическое лицо депутата стало еще краснее, Володя же, наоборот, побледнел, на лбу у него выступила испарина, хотя в кондиционируемом помещении столовой было довольно прохладно. Впрочем, разговору о драгоценностях сосредоточенно внимали и Зимний, прекративший вещать о лещах и язях, и банкир Гриша, и даже Аржанов.

Склонившись к уху сидящей рядом Светки, она тихонько шепнула:

– А, правда, откуда у тебя этот кулон?

– Бывший любовник подарил, – так же тихо ответила Светка. – Ты его даже не видела, мы недолго встречались. Он совершенно не в моем вкусе был. Мрачный, неразговорчивый. Одно и достоинство, что неженатый. Вот он и подарил. На Новый год. Ну не мог же он мне цацку за пятьдесят тысяч баксов подарить!

– Странно все это, – задумчиво сказала Злата. – Конечно, в шкатулку с бижутерией чисто теоретически могли и дорогие вещи затесаться. В конце концов, Берковская могла их специально спрятать среди реквизита, чтобы оставить Левушкиной семье что-то стоящее. Она же говорила, что извиняться пришла за то, что принесла им столько горя. Но все считали, что нет в этой шкатулке ничего ценного.

Она вдруг осеклась, вспомнив руки Фриды Яковлевны, проворно накрывающей на стол. Худые старческие руки в пигментных пятнах, и на одной из них большое, явно золотое кольцо – с крупным красным камнем в обрамлении более мелких белых, сверкающих в электрическом свете.