Я дергаю плечами.

– Еще шесть недель.

Фиона пристально изучает мое лицо.

– А если не успеешь?

– Тогда я теряю контракт на книгу.

И дом, добавляю я мысленно. В грудной клетке сразу расправляет крылья паника. Нет уж, этого допустить нельзя!

Фиона знает, сколько души я вложила в свой дом, как долго согласовывала чертежи и планировки. Строители месяцами ползали по лесам, поднимали кранами огромные стеклопанели, грызли бурами камень, устанавливая неподдающиеся железные стойки. А мебель и оборудование для ванной? А половые настилы и каталоги красок? Сколько часов потрачено на их изучение!

Обычно подобная одержимость мне не свойственна: имущество, нажитое мною за последние десять лет, уместилось бы в рюкзак и чуть-чуть сверху. Но дом мне хотелось больше всего на свете! В Корнуолле жила Фиона, да и мать всегда мечтала о «домике на берегу моря». Он олицетворял стабильность, крепкие корни.

Стройка шла полным ходом, и однажды вечером, когда я вернулась в бристольскую съемную квартиру, Флинн, не отводя взгляда от танцующего в камине пламени, сказал:

– Ты не слишком усердствуешь с этим домом?

«С этим домом». Он никогда не называл его нашим.

К несчастью, тогда такие мелочи ускользали от моего внимания.

– Хочу, чтобы все было безупречно, – ответила я. – Чтобы мы прожили в нем всю жизнь.