Холодный, пронизывающий ветер задул со стороны Днепра. Приближался ноябрь, а это значит, что в этих местах скоро наступит зима. В воздухе витал запах гари. Аврора чувствовала и другой, еще менее приятный «аромат». Явственно пахло человеческими испражнениями, и Аврора то и дело прикладывала к носу надушенный платок. Они шли вдоль железнодорожного полотна, уставленного вагонами. Здесь были и солдатские теплушки, и платформы с бронетехникой, и цистерны с горючим. Аврора держала под рукой удостоверение фронтового корреспондента и кожаный футляр с «Лейкой». Их то и дело останавливали патрули. Проверяли документы, смотрели холодно, подозрительно. Один из начальников патруля, плешивый, закутанный в башлык фельдфебель, прочитал им длинную нотацию о необходимости строгого соблюдения правил передвижения воинских эшелонов по вражеской территории.
– Не миновать беды, когда такие вот обыватели начинают лезть на передовую, – закончил он свою речь. – Медалей захотели? Фюреру не нужны трупы тыловых придурков, не имеющих понятия о воинской дисциплине…
Но Курт потянул Аврору за рукав, зашагал быстрее, и вскоре хриплый тенорок ворчливого фельдфебеля потонул в гудении двигателей танковой колонны, двигавшейся параллельно железнодорожным путям по изуродованному гусеницами полотну шоссе.
– Я сама из Будапешта, – щебетала смущенно Аврора. – У нас все по-другому. Мы едем вторую неделю, а вокруг все голая степь. Ни садов, ни селений, ни огонька. А я ведь слышала, что эта часть России густо населена. Это ведь не Сибирь. Это Украина…
– Здесь нет мест для прогулок и туристических поездок, – бормотал Курт, спотыкаясь. – Да и воздух…
– Этот гул… – Аврора внезапно остановилась. – Это ведь не может быть грозой, правда?
– Конечно! – Курт снисходительно улыбнулся. – Это грохочет передовая. Наверное, наш славный вермахт опять начал наступление. Вот, слышите? Это бьют гаубицы. Артподготовка.
Курт потянул Аврору вправо, в сторону от железнодорожного полотна, туда, где за покосившимся дощатым забором виднелись ряды колючей проволоки, намотанные на столбчатый каркас ограждений. За ограждением, на открытом, освещенном жестким светом прожекторов пространстве сидели, стояли, лежали люди. Группами или по одному, одни старались притулиться друг другу, другие, наоборот, искали уединения. Аврора заметила невероятно исхудавшего, полуобнаженного, босого мужчину, лежавшего на спине возле самой изгороди. Его иссохшие, перевитые венами руки были вытянуты вдоль тела, широко распахнутые глаза неподвижно устремлены в сочащиеся ледяным дождичком небеса. Мертвец. Аврора, оттолкнув руку Курта, приблизилась к колючей проволоке. Люди роились на открытом, лишенном растительности и построек пространстве. Ни единой доски, ни былинки, пригодной для разведения костра. Люди – пленные – жались друг к другу, пытаясь согреться. Аврора принялась высматривать и пересчитывать мертвецов. После тридцатого она сбилась со счета. Курт тронул ее за рукав:
– Не стоит, фройляйн. Они все мертвы. Счастливцы те из них, кто уже заснул…
Потом он попытался утянуть ее дальше, в сторону чадящей трубы походной кухни, но она упиралась. Аврора рассмотрела среди пленных женщину, показавшуюся ей поначалу глубокой старухой. Глаза, обведенные темными кругами, густо убеленные сединой давно немытые волосы, запавшие, испещренные морщинами и складками щеки. Женщина была одета лишь в исподнее – солдатскую рубаху из грубого, беленого льна и порванную в тонкие лоскуты юбку. Покрасневшие и опухшие ноги ее облепила грязь. Женщина словно потерянная бродила между группами пленных, что-то бормоча на ставшем вдруг непонятным Авроре русском языке. Тень среди теней. Аврора неотрывно смотрела на ее потрескавшиеся, серые губы, силясь разобрать хоть единое слово. Она рылась в карманах шинели, надеясь найти там завернутый в пергамент марципан – последний дар Бианки. Аврора не любила сладкое, но Бианка не утруждала свою головку запоминанием привычек любимой родственницы и ближайшей из подруг. С неизменным постоянством и при каждом удобном случае она одаривала Аврору сладостями.
– Фройляйн! – настаивал Курт. – Нам надо уходить. Вы же голодны! Разве вы забыли? Мы искали офицерскую столовую. Ах, это я виноват! Потащил вас не в ту сторону. Посмотрите, вон к нам идет молодой человек в такой же красивой форме, как у вашей подруги Бианки…
– Бианка – моя кузина…
Аврора извлекла наконец из потайного кармашка на груди пакетик с марципаном. Пренебрегая острыми шипами, она просунула руку между рядами проволоки.
– Эй, бабушка! – крикнула она по-русски, протягивая седоволосой незнакомке марципан.
Та мгновенно откликнулась на ее зов, кинулась, оскальзываясь, к забору. За ней последовало несколько пленных – мужчин, изможденных, с лихорадочно горящими глазами. Один из них, высокий, атлетически сложенный красавец. Левой рукой он придерживал правую, от плеча до кисти покрытую грязными бинтами. Увечье не помешало ему сшибить старуху с ног. Аврора видела, как он торопясь завладеть марципаном, наступил женщине на спину. Аврора, в кровь разодрав кожу, втянула руку за изгородь, спрятала ее за спину. Они встретились глазами: вольноопределяющаяся венгерская журналистка и пленный русский солдат. Волчий, ненасытный голод, жажда жизни и острое предчувствие скорого конца, и невозможность смириться с судьбой, и отчаянная решимость выжить во что бы то ни стало… Бинты солдата нестерпимо воняли, взгляд жег и замораживал, пленный, словно оживший мертвец, стоял перед нею, покрытый комьями земли, овеянный смрадом гниения. За голенища его разодранных сапог цеплялась костлявыми лапами сама смерть. Вот ее череп, покрытый белесыми, растрепанными патлами выглядывает у него из-за спины. Вот она смотрит на Аврору черными провалами глазниц.
– Мама!.. – тихо прошептала Аврора.
– Фройляйн, отдайте же вашей протеже… эээ… гостинец, – загудел у нее над ухом Курт. – Шарфюрер любезно разрешил вам продемонстрировать… эээ… милосердие…
Их было двое: важный напыщенный шарфюрер и эсэсман с винтовкой наизготовку. Они подошли вплотную к забору, и пленный сразу опустил голову, уставил волчий взгляд в истоптанный чернозем. Эсэсман ткнул его штыком под ребра. Он не пытался убить. Просто хотел отогнать, но пленный повалился навзничь подобно сбитому шквальным ветром снопу. Русский солдат так и остался лежать Он прикрыл глаза, тяжело и прерывисто дыша. Тени людей, последовавшие за ним, замерли в отдалении, а седоволосая женщина поднялась на ноги. Она смотрела на Аврору с надеждой, и та снова сделала шаг к ограждению и протянула ее пакетик с марципаном.
– Nehmen![25] – рявкнул шарфюрер, и женщина протянула руку.
Аврора пошатнулась. Снова, как в тот раз на платформе, земля рванулась у нее из-под ног, поплыла, словно пытаясь сорваться с орбиты. Руки женщины худые, покрытые ранами, с грязными обломанными ногтями оказались молодыми. Она сжимала в горсти гостинец. Из полуоткрытого рта струйкой сбегала слюна. Аврора достала из футляра «Лейку», приготовилась снимать. Она смотрела на руки пленницы через видоискатель фотоаппарата, не в силах нажать на затвор. Тем временем женщина проглотила ее дар, не разжевав. Да и чем ей было жевать? Ее рот, ее десны за бледно-серыми губами еще не зажили и сочились алой кровью. Она благодарила Аврору, низко склоняясь, и все водила руками по своим грязным лохмотьям.