Потом он с упоением слушал звуки льющейся воды, когда она наполняла ею корыто, шлепающие звуки ее шагов, глухой звон ведра, потрескивание дров в печи, шипение пара.
Потом наступал черед иных запахов и звуков. Он слышал, как Гаша взбивает пену на мочалке, чувствовал ванильный аромат мыла. Руки ее становились невесомыми. Она, поливая из большого деревянного ковша чуть теплую воду, мыла его изнуренное ласками тело. И снова ее руки были чрезвычайно внимательны и добры. Чуть шершавая, приятно щекочущая ткань в ее чутких руках проникала в каждую ложбинку его тела, ничего не оставляя без внимания. В завершение всего она вытирала его полотенцем, прикрывала легким одеялом и неслышно удалялась. Ей на смену, шлепая по грязи тяжелыми ботинками, являлся Фекет. Он распахивал дверь, впуская в святилище любви холодный воздух с улицы и удручающую рутину госпитального бытия.
В начале декабря пришло письмо из прошлой жизни, из Будапешта. Аврора писала:
Здравствуй, дорогой мой и любимый жених! Твоя неугомонная невеста, безумно скучая по тебе, несколько недель оббивала пороги кабинетов и, как обычно, добилась своего. С трудом умолила главного редактора отправить меня в Россию. Кстати, ваш участок считают самым безопасным на всем юго-восточном фронте. Только потому и дали разрешение. Итак, теперь твоя Аврора фронтовой фотокорреспондент! Меня предупредили о том, что дорога к тебе сложна, но по счастью нашелся и попутчик – твой приятель и сотрудник доктор из Вены Курт Кляйбер. Скоро, милый, ты увидишь нас обоих, и мы оба станем служить делу твоей науки с удвоенным рвением. Люблю и стремлюсь к тебе.
Твоя Аврора.
P.S. Новости из дома – при встрече!
«Она уже в дороге» – подумал Отто, складывая пополам надушенный листок.
Глава 4. Аврора
Пересадку делали в Луцке. Высокий, сутулый лейтенант медицинской службы помог Авроре перенести чемоданы через блокпост. Их принял полуразрушенный вокзал. Бианка взобралась следом за ними по дощатым ступеням на платформу. Она топала следом за Авророй, гремя по настилу подкованными сапогами. Вдоль перрона вытянулся состав из потрепанных теплушек. В центре его Аврора заметила три литерных вагона с бархатными занавесками на окнах. В таких вагонах на передовую путешествовали офицеры вермахта.
– Давай прощаться, – бросила Аврора, оборачиваясь.
Объятия Бианки были, как прежде, порывисты и крепки. Она волновалась, долго сжимала ладонь Авроры холодными пальцами. Тревога сделала ее некрасивое лицо трогательно-открытым. Вокруг них по перрону сновали люди в полевой военной форме, пропыленные, увешанные котелками, скатками, ранцами, они лезли в обшарпанные, чадящие густым угольным дымом теплушки. Неподалеку виднелись припорошенные первым снегом руины Луцка. На этом фоне черная форма унтершарфюрера СС выглядела нестерпимо ярким пятном. Собственная униформа военного корреспондента рядом с шикарным мундиром Бианки казалась Авроре нарядом престарелой горничной из заскорузлой провинциальной гостиницы, пытающимся соперничать со стильным платьем для коктейлей, прикрывающим ухоженную наготу светской львицы из Будапешта. Ах, эти унылые сержантские нашивки!
– Послушай, Аврора, – бормотала Бианка. – Ты еще можешь вернуться назад, и никто не сочтет это ни малодушием, ни трусостью. Послушай…
– Я приняла решение, Бианка, – твердо ответила Аврора. – Я выбрала Отто и еду к нему.
– Послушай…
– Мне тридцать два, и я в состоянии принимать самостоятельные, взвешенные решения, – отрезала Аврора. – Я еду к жениху! Скоро война кончится, и тогда все будет по-другому.
Бианка не пыталась больше возражать. Она попробовала снова обнять Аврору.
– Перестань! – отшатнулась Аврора. – Теперь мы с тобой солдаты…
Она схватила Бианку за руки, сжала в последний раз холодные пальцы. Аврора уже заметила в глазах подруги знакомый огонек безумия.
– Не вздумай! – прошипела Аврора, прижимаясь щекой в ее щеке. – Просто отпусти меня.
– Лучше я сама убью тебя, чем это сделает пьяный казак в какой-нибудь промерзшей канаве… – дыхание Бианки пресеклось. – Сначала овладеет, а потом убьет…