Медленный ритм шагов часового убаюкивал, волна тошнотного безразличия заполняла душу Кондратюка, и он задремал. Когда очнулся, в глаза ударил резкий наружный свет — дверь лежала на земле, из-под нее доносился еле слышный стон. Почувствовав недоброе, Кондратюк вскочил на ноги и оглянулся: рядом на соломе осталась вмятина от длинного тела Безручко, а самого его не было.

Кондратюк бросился на приглушенный стон, уже вполне ясно понимая, что стряслось за недолгие минуты его блаженного сна. Часовой лежал у самого проема, накрытый дверью, которую Безручко, наверное, удалось выломать. Часовой был жив, но из раны, красневшей на виске, струилась кровь. Рядом лежал вербовый кол, прежде подпиравший дверь. Винтовка лежала тоже. Увидев ее, Кондратюк невольно вспомнил о Безручко, схватил и отбежал к дальнему углу сарая, за которым видно было клочок пустынной степи и лес вдали. Солнце уже поднялось довольно высоко, и, вглядевшись в утреннее марево, он увидел Безручко, вот-вот готового скрыться за деревьями. Кондратюк дважды выстрелил, и ему показалось, что беглец на миг остановился и пошатнулся. Больше он не стрелял. Быстро вернулся к раненому часовому, все еще держа винтовку в правой руке, левой сбросил дверь, придавившую его, потом заскочил в сарай и схватил кувшин с водой. Снова выбежал, положил оружие рядом с раненым и попробовал его поднять. Часовой открыл глаза.

Какой-то миг они глядели бессознательно, потом в них мелькнуло что-то похожее на искру жизни, и губы едва заметно шевельнулись.

— Оружие… — не услышал, а угадал Кондратюк.

— Вот оно, — ответил он.

— Удрал? — шевельнулись губы снова.

— Кажется, один раз я в него попал-таки.

Часовой попробовал встать на ноги, но сумел лишь сесть на примятую траву.

— Попей, — Кондратюк поднес кувшин к его губам.

Часовой несколько раз глотнул, потом плеснул из кувшина себе на голову.

— Вот каин… — пробормотал. — У меня в кармане санпакет…

Кондратюк достал бинт, кое-как перевязал голову часовому и помог ему подняться.

С минуту тот стоял молча на ослабевших ногах, словно его пошатывал степной ветер.

— Немцы уже вона где, — указал часовой рукой на восток. — Обошли нас, гады.

— А наши где?

— Где ж наши! Ясно — отошли.

— А мы как же?

— А вот так.

Выходит, Безручко был прав, о них забыли.

Часовой медленно наклонился и взял винтовку. Она оказалась слишком тяжелой, но все же он поднял ее и устоял на ногах. Какое-то время он стоял, опершись на нее, и молчал.