Павло Носач не помнит своих родителей, они умерли, когда он был еще ребенком. У него и двух старших братьев осталось чуть побольше двух десятин тощей земли на троих. Сначала мальца приютила тетка, но когда и детский рот стал ей в тягость, Павла отдали в работники. Так он с самой ранней юности пошел по дворам, по конюшням, по кухонным закоулкам, где и началась для него тяжкая школа унижения и проклятия — путь, политый детскими слезами и трудовым по́том.

В те далекие времена никого не удивляло, если хозяин ударит своего наемного мальчишку или забудет его покормить. Как и многие, Павло ко всему привык. Самое тяжкое началось для него позже, когда, уже будучи парнем, он явился к братьям, чтобы получить свою долю отцовского наследства. Он вдруг обнаружил, что стремление захватить побольше земли превратило в зверя даже брата — оно сунуло ему в руки топор и заставило поднять обух против самого близкого человека, на стороне которого были к тому же право и закон. Братья не пустили его в отцовский дом, они не дали ему ломтя хлеба, хотя пользовались его землей много времени…

Нашим детям это может показаться невероятным. Привыкшие к бескрайним пшеничным массивам, они не знают, сколько страстной ненависти и тупого озлобления способен был вызвать в людях никчемный клочок тощего песчаника в былые времена. Да и сама-то ненависть, само озлобление чужды и непонятны нашим детям. Но на темных глазах кобзаря еще и теперь закипают слезы, когда он вспоминает о том проклятом дне. Теперь он понимает: его братьев превратили в зверей не только их собственное бессердечие и несправедливость, в руки им дал топор звериный закон общества, который гласил, что выживает только сильный. Этот закон предоставлял человеку возможность быть сытым только за счет других и поэтому так часто подымал отца против сына, а брата против сестры.

Если человек теряет глаза, то в душе его открываются иные, невидимые окна, сквозь которые так или иначе к его сознанию проникает сияние окружающего мира. Исчезает зрение, но в целости остается тонкая ниточка, как бы соединяющая его сердце с солнечным светом. Все органы, воспринимающие звуки, ощущения, чувства, становятся стеной на борьбу с наступившим мраком и побеждают его. Не похоже ли это на то, что происходит с человеком, у которого зло и обман пытаются отнять веру в справедливость, веру в людей и их моральную чистоту? Лгуны стараются убедить его в том, что мир лжив; обманщики доказывают, что ничего нет святого, кроме обмана. Но человек по природе своей расположен к восприятию чистого и светлого, и если темная сила пытается убить это естественное предрасположение, то, как правило, он оказывается подготовленным к защите.

Первые горькие разочарования и обиды не ожесточили сердце будущего кобзаря. Молодое и, казалось, легко ранимое, оно не наполнилось злобой и презрением к людям. Несправедливость родных братьев не родила ответной несправедливости. Их жестокий поступок вызвал только потребность рассказать о нем людям, поделиться с ними горечью, которую он познал, живя среди них. Так родилась первая песня, и если она полюбилась людям, то только потому, что каждый из них пережил когда-то нечто подобное и наверняка мог бы и сам сложить ее, если бы у него нашлись слова и мелодия, а главное — если бы хватило мужества.

Говоря об этом человеке, невольно начинаешь думать и о родившей его стране — об Украине. Как далеко ушла она в наши дни от себя самой, разделенной на убогие полоски, лишенной возможности пользоваться богатствами своих недр и рек, усеянной утлыми хатками, крытыми сгнившей ржаной соломой! Нет, недаром так трагичны и полны стона и слез думы Тараса Шевченко и Остапа Вересая! Как и этих великих певцов, Украину пытались лишить света, и к ее сердцу старались закрыть доступ всему прекрасному, и ее окружали ложью и злобой, стремясь ожесточить и вызвать отвращение ко всему человеческому. Как над поющим кобзарем, стояла и над Украиной мрачная и угрожающая тень жандарма, когда страна пыталась петь или говорить о своих думах и страданиях.

Но то, что не удается даже в отношении отдельного человека, невозможно сделать с целой страной. И когда наступило время стать в одну шеренгу с другими народами, чтобы преобразовать мир на революционной основе, народ Украины оказался сильным и великим их спутником, сохранившим яркий свет своей души, самобытность и чистоту своего гения. Украине не пришлось начинать сначала, ибо в многовековой борьбе она сумела свято сберечь все богатство своей глубоко демократической и человечной культуры, всю неизмеримость своих моральных и физических сил.

Можно ли сказать о слепом человеке, что в глазах у него зажигается огонек или пробегает тень, когда он вспоминает былое? Но странно — смотришь на мужественное и выразительное лицо Павла Носача и совершенно забываешь, что под его темными очками нет глаз. Он рассказывает о революции, о гражданской войне, он поет о Щорсе и Котовском, о великих победах трудовых людей, и кажется, что все это он видел, во всем этом принимал участие… Просто не укладывается в сознании, что воины батьки Боженко шли по полям битв без него! Не верится, что песни его вдохновлены уже совершенными подвигами, кажется, что сами они являются непосредственными и деятельными вдохновителями! Они настолько достоверны, так убедительны, что кажется, будто творил их человек, сидя в седле и держа в руках винтовку и кобзу. Такому впечатлению, конечно, способствует весь облик кобзаря — творческий и жизненный. Песни его неотделимы от воспеваемых им народных событий, как неотделима от них вся его тяжелая и долгая жизнь.

Как часто приходится в наше время слушать и читать беспомощные подделки «под народ», фальшивые стилизации «под старинку»! Некоторым нашим поэтам кажется, что достаточно употребить архаическое словцо или начать с традиционного запева думы, чтобы произведение приобрело национальный колорит и стало народным. Нет, стилизация не искусство! Прошлое навеки отошло, оставив нам в наследство опыт, но не одежды. И тот, кто хочет обрядить строителя Каховской ГЭС в потертую серую свитку или в валяный суконный кобеняк, просто смешон и жалок.

В этом особенно явственно убеждаешься, когда слушаешь старых наших кобзарей, таких, как Егор Мовчан или Павло Носач. Как изменился их словарь, как преобразился весь строй и даже самый жанр их песен с тех пор, как в них вошли Днепрогэс и Донбасс, Отечественная война и тема послевоенного мира! Кажется невероятным, что такими гибкими в отношении чувства нового стали именно они, седовласые старцы, над сознанием которых, казалось бы, должна особенно тяготеть их собственная традиция.

Шаг за шагом шли эти певцы вместе со своим народом, их чуткое поэтическое ухо улавливало тончайшие изменения в настроении массы, так что кобзари и рождались под влиянием революции, войны и мира. Они не могли отстать от всеобщего движения, так как всегда оставались в самом водовороте и новые мысли и надежды были воздухом, которым им приходилось дышать. Отсюда их народность. Отжившие и обветшалые слова и образы, связанные с понятиями, отмирающими и уходящими в прошлое, выпадали из их поэтического сознания так же естественно и незаметно, как входили в него новые слова и понятия, рожденные новыми обстоятельствами. Вот почему и сейчас, слушая старого кобзаря, каждый трудовой человек, должно быть, думает, что и он, видимо, смог бы сложить эту песнь, да вот жаль только, что… она уже кобзарем сложена!

Конечно, найдутся люди, которые заподозрят меня в упрощенчестве. Творческий процесс-де сложен и индивидуален, скажут они. Да и можно ли ставить в пример сложной и разнообразной современной культуре хотя и милые, но весьма несложные примитивы? Но я говорю не о поэтических жанрах, а о жизни поэтов, не о форме стихов, а о единстве с народом ради служения его справедливым и поэтому святым идеалам.

Как-то я спросил Павла Носача:

— Вот ходили вы по украинским селам во время оккупации, пели думы свои, призывали народ к борьбе… Как же вам это позволяли делать гитлеровцы?

— Недооценивал Гитлер песню, — улыбнулся он в ответ. — Бывало, фашист только сапогом толкнет меня в бок и проходит мимо… Слепой, мол, не воин!

И представились мне кобзари времен Богдана Хмельницкого, которых он рассылал по городам и селам Украины подымать народ на борьбу, когда угрожала стране опасность. Он-то оценивал песню по достоинству! Он знал хорошо, что никому так народ не поверит, как кобзарю, ибо певец никогда не солжет и не обманет!

Это знает и наш советский народ. Он певуч и сам и поэтому верит своим поэтам, когда в канун битвы или праздника они приходят, чтобы призвать его или порадовать песней.