От ее пальцев сладко пахло цветочным кремом и кровью.
— Я буду с тобой, — сказала Лисичка. — Если ты хочешь.
И я кивал, и я говорил «хочу», я злился и хотел ее, и целовал ее рыжие волосы, и пушистые желтые ресницы, и маленькие ладошки, и эти пальцы — холодные, влажные пальцы, которые она не успела отмыть хорошенько. Я целовал их и вдыхал их запах, звериный и детский одновременно…
— С тобой говорят! — возвысил голос мент. — Ты кто, на х…?
— …Два… Три… — прошептал я.
— Чего?!
Я решил, что сосчитаю до семи — мое любимое число — и тогда выстрелю.
— …Четыре…
С прибывшего поезда гуськом повалил народ, по широкому полукругу огибая то место, где стояли мы с ментом. Только какой-то субъект с бритой башкой, в черной кожаной куртке, замешкался, заозирался на нас, а потом и вовсе остановился. Уставился.
— Побыстрее проходим! — гавкнул на него мент.
Субъект бодро направился к нам.
— Документы?! — обалдел мой визави.
— Ныа двыа слыова, кыомандир, — расслабленно ыкая на каждой гласной, пропел кожаный. И сделал приглашающий жест рукой.
Мент повернулся ко мне, потом снова к кожаному — и подвис.
— Дыавай-дыавай, — сказал кожаный, по-прежнему ыкая, но каким-то теперь уже приказным тоном. — Сиюда иди, кыомандир.
В глазах «командира» появилось какое-то животное выражение — смесь острого удивления и острой же тоски, — и он молча пошагал к кожаному, точно запутавшийся в командах пес — к дрессировщику.
Кожаный что-то коротко сказал менту в ухо. Тот покосился на меня, понуро кивнул и побрел в темноту.
— Кыомандир! — негромко окликнул кожаный.
Мент остановился и напряг спину.
— Ничего не забыл, кыомандир?