Он снова придирчиво изучил мое подношение и спрятал за пазуху. Шмыгнул носом. Как-то неуверенно прокашлялся.
— Еще есть ко мне вопросы, командир? — прокаркал я, неловко стягивая с окоченевшей руки вонючую варежку, чтобы удобнее было стрелять в случае положительного ответа, и проклиная себя за это подобострастное «командир», выкатившееся из глотки, точно жетон из неисправного турникета при входе в вокзальный сортир.
Кстати. Никогда не ходите в сортир на Курском вокзале. Если только вы не любитель прилюдно поссать на морозе в вонючую дырку за пятнадцать рублей…
С диким ревом и стоном к вокзалу подполз пассажирский состав. Я стянул наконец варежку. Мент лениво покосился на поезд, потом цапанул взглядом мои оголенные пальцы — слишком холеные, слишком гладкие, со слишком ухоженными ногтями, — и о чем-то тяжело и тупо задумался, морща узкий лоб и по-тараканьи шевеля мохнатыми заиндевевшими бровями. Наконец шевеление прекратилось.
— А ты кто вообще? — спросил он и впервые посмотрел мне в глаза, напряженно и почти что осмысленно; он явно стоял на пороге какого-то понимания…
Я нащупал в кармане ледяную рукоять. Оружие я вообще-то не люблю, стреляю плохо — но, с другой стороны, дурацкое дело не хитрое. Так, первым делом — взвести курок…
…Лисичка Ли сначала отказывалась дать мне пистолет. Это меня насторожило. Она мягко подталкивала меня к выходу, и быстро-быстро мотала своей рыжей головой, и глупо бормотала:
— Это лишнее… Пожалуйста, ну зачем он тебе?! Это лишнее…
Потом она поймала мой взгляд — и обиженно скривилась, и сжалась:
— Опять?! Ты
Мне показалось, что она собирается плакать. Но она не заплакала. Она протянула мне пистолет, брезгливо, дулом вперед. «Неправильно, нужно рукоятью», — машинально отметил я про себя, забрал у нее оружие и почувствовал, что мне снова стыдно.
— Только не делай глупостей, — сказала Лисичка. — Если что, на вокзале будет мой человек. Он поможет.
Мне вдруг стало неприятно.
— Что значит — твой?
— Свой, — игриво поправилась Лисичка. — Свой человек. Друг.
Она обняла меня за шею. Ее руки были прохладными, а кончики пальцев — чуть-чуть влажными.
— Обойдусь как-нибудь без твоих друзей, — я попробовал отстраниться, но она не пустила. — Поняла?
— Не ревнуй, — шепнула Лисичка мне в ухо. — Это было очень давно…
Я разозлился еще сильнее. Очень давно — это как? Когда Старый подобрал тебя на вокзале, грязную рыжую тощую тварь, тебе было семнадцать… А сейчас тебе двадцать один. Всего двадцать один, девочка! Так что значит — очень давно?!
Она погладила меня по щеке.