– Здорово, Чаганов! – Тянет он через стол свою лопату-ладонь, чуть не сбивая мой бокал. – Как жизнь?

– Не такая как у вас, Валерий Павлович, – успеваю подхватить своё вино. – но мне нравится.

– Молодец! – Перед незванным гостем по мановению ока возникает графинчик с рюмкой, селёдочница, тарелка с холодцом, говяжьим языком, грибочками и солёным огурчиком. – Ну, с праздником!

Чокаемся, выпиваем, я чуть пригубливаю вино… довольно: всё-таки вчера, как ни отнекивался, пришлось выпить и сегодня с утра болела голова…

– А ты, Михалыч, чо в глаза не смотришь, обиделся что ли? – Чкалов сразу наливает себе вторую рюмку.

– Валера, не начинай опять.

– Чего не начинай? Мне стыдиться нечего! – В ход идёт вторая рюмка.

– Нечего? – Взрывается Громов. – Не ты ли мне обещал в Париже на выставке, что вместе будем подавать заявку на перелёт? А стоило мне лечь на две недели в госпиталь, ты – бац и в дамки!

На нас стали оглядываться соседи.

– Так тебе ж точно как мне разрешили лететь, – Чкалов снова с чувством наполняет рюмку. – разве не так?

– Так, да не так! Ты слово нарушил! – Громов тяжело глядит на оппонента.

– Чаганов, Алексей… ты рассуди! – Оба поворачиваются ко мне.

– У данной проблемы я вижу три аспекта, – мои слова тонут в хохоте двух спорщиков. – первое – где вы видели в армии коллективные рапорта? Это – не колхоз… Второе – вы зря думаете, что от времени подачи рапорта что-то зависит: наверху будут взешивать всё – готовность экипажей, самолётов… анкеты. Я бы, например, ни за что не выпустил два экипажа в перелёт одновременно, так как они станут спешить, чтобы обогнать друг друга, станут ошибаться. Я бы сделал так, первым в июне летит Чкалов. Он – из рабочих, что очень важно для нашей пропаганды. (Громов грустнеет). Затем через месяц, в июле – Громов, для установления мирового рекорда дальности.

– А Леваневский? – Снова оба спрашивают хором.

– Леваневского – в сентябре. И третье – это да, вы Валерий Павлович, слово нарушили.

– Ну прости тогда, Михалыч. – Чкалов чокается с товарищем, залпом выпивает третью рюмку и цепляет вилкой большой кусок селёдки.

«Торопится жить»…

В подтверждение моих мыслей, Валерий Павлович, жадно похватав с тарелки язык, допив водку и расплатившись, начинает прощаться.

– Бывайте, хлопцы! – Подмигивает мне. – Мне тут ещё на один аспект нужно поспеть.

Громов осуждающе качает головой вслед удаляющейся плотной фигуре Чкалова. Отмечаю, что сам он выглядит почти худым.