Немного порывшись в памяти, я провел пальцем по Одеру и Ниссе, вдоль нынешних западных границ Польши, свернул к востоку, затем – к северу, вдоль берегов Западного Буга…

– Приблизительно так, княже.

– Проше пана… – У Вишневецкого был такой вид, словно его вот-вот хватит удар. – И это все?!

– Все, ясновельможный. Собственно, это границы Польши, ведь Великое княжество Литовское давным-давно откололось, распавшись на несколько государств.

Иеремия со стоном обхватил голову руками. Его лицо побледнело.

– И этот жалкий огрызок… эта тень былого величия… все, что осталось?!

– Увы, княже. Поэтому еще раз настоятельно прошу оценить мое предложение. Повторяю: мне неведомо, каким чудом я оказался здесь и сейчас… Но это действительно чудо, стало быть, дело рук Божьих! Ведь так?

– Истинно, истинно так! – перекрестился Вишневецкий. – Только Создателю подвластны чудеса.

– А раз он захотел это сделать – значит, преследовал какую-то цель. Без сомнения, святую и благородную. Так почему бы не допустить, что он в неисповедимой мудрости своей избрал именно меня, слабого, недостойного грешника, своим орудием (ну, вообще-то не такого уж «слабого», мысленно усмехнулся я)? А что, если именно с моей помощью ты, пресветлый княже, изменишь ход истории и спасешь свою родину от многих бед?

– О Езус! – прошептал Иеремия. – Боязно даже слушать! Ведь это смертный грех гордыни! Но… Но сколько доброго можно сделать… Ох, какое страшное искушение!

– Не искушение – испытание! – заторопился я, видя, что он уже близок к тому, чтобы сломаться. – Будь же достоин его!

Князь умолк почти на минуту, медленно обводя взглядом стены зала. Его пронзительные глаза то вспыхивали при виде трофеев, то вновь тускнели. Губы беззвучно шевелились – видимо, он читал молитву. Можно было лишь догадываться, какая страшная борьба шла в душе Иеремии.

Мысленно поставив себя на его место, я невольно содрогнулся. Нет уж, спасибо!

– Может, я ошибаюсь… – наконец тихо промолвил Вишневецкий. – Может, ты все-таки послан не Им, а злейшим врагом рода людского… Но будь что будет! Я согласен. Ради несчастного отечества моего, ради святой матери-церкви. Отныне и навсегда наши судьбы связаны. Возвышусь я – возвысишься и ты. Суждено мне погибнуть – и ты разделишь мою участь. Пану все понятно?

«Понятно, понятно, светлый княже! Только, ради Христа, позволь отлучиться на минутку!» – хотел уже я воскликнуть, чувствуя, что давление в мочевом пузыре становится невыносимым. Но тут у дверей послышался какой-то шум, потом раздались растерянные мужские голоса: «Як бога кохам, не велел пускать! Никого!», перекрытые изумленно-негодующим сопрано: «Даже меня?! Не верю!» Створки распахнулись, и в зал буквально влетела женщина…