Кстати, когда я оценивал размеры моей конуры в сантиметрах, то подсознательно ориентировался на свой рост.
Теперь, зная, что во мне сто двадцать сантиметров, я могу отметить эту длину на палке, и таким образом у меня окажется мера.
Общая длина, связанной из трех частей палки, составляла около метра, чего было недостаточно. Я просунул конец ее в ящик с галетами и нарастил ее, стараясь не повредить имеющиеся на ней метки.
Затем вытащил галеты из ящика, лег на пол, просунув ноги в ящик и упершись ногами в его заднюю стенку, — лишь так я мог вытянуться во весь рост. Палка лежала параллельно оси моего тела и касалась середины лба, конец ее находился между ступнями моих ног и упирался в заднюю стенку ящика. Я тщательно нащупал пальцами ту точку на палке, которая приходилась напротив моей макушки, и сделал там зарубку ножом.
Взял ремешки от своих башмаков. Это были полоски отличной сыромятной телячьей кожи и связал их прочным, тугим узлом. Получилась полоска кожи длиной больше ста двадцати сантиметров. Прижав ее к палке, тщательно натягивая по всей длине, я обрезал излишек, чтобы в ремешке стало ровно сто двадцать сантиметров. Я проверил длину ремешка несколько раз по палке, натягивая и прижимая его изо всех сил, чтобы не получилось никаких перегибов и узлов.
Я соединил концы ремешка вместе, придавил их пальцами и сложил на середине. Затем тщательно разрезал ремешок ножом и таким образом разделил его на две половины, получив единицу длины — шестьдесят сантиметров, которую отложил в сторону. Оставшуюся половину опять сложил и разрезал на две части. Теперь у меня была мера длины в тридцать сантиметров. Последний кусок я сложил втрое, придавил и разрезал. Это была очень тонкая операция, и тут потребовалась вся ловкость моих пальцев, потому что легче было разделить ремешок на две части, чем на три. Я порядочно провозился, пока наконец не достиг желаемого и получил меру длины — десять сантиметров.
Работа продолжалась довольно долго, я старался делать все тщательно. В результате у меня оказались следующие единицы меры: 60, 30, 10, 5 и 2,5 сантиметров, которыми я и измерил нужные мне отрезки.
У меня получились такие результаты: длина бочки L = 90, ее наибольший диаметр D = 90, диаметр днища d = 70 сантиметров. То есть средняя арифметическая двух диаметров будет равной: (90 + 70) : 2 = 80 см. — это расчетный диаметр бочки такой высоты.
Объем бочки: V = 3.14 х r2 х L
Чтобы получить объем сразу в литрах, нужно в формулу подставлять цифры сразу в дециметрах, то есть разделив их но десять: r = 4 (половина расчетного диаметра), L = 9.
V = 3 х 42 х 9 — произведение три на шестнадцать сразу округляем до 50 и получаем объем бочки — 450 литров. Как видите, все просто, никаких особых способностей к счету в уме здесь не потребовалось.
Много позже я узнал, что мои расчеты оказались довольно точными, это была обычная в сто галлонов бочка. В метрической системе единиц сто галлонов это 455 литров.
Глава 32. УЖАСЫ МРАКА
Результат моих вычислений оказался более чем удовлетворительным. Даже если пить по два литра в день, воды мне хватит на двести двадцать дней, на такое их число мне пищи не хватит. Большей опасностью был недостаток пищи, но, в общем, это меня мало пугало, так как я твердо решил соблюдать самую жесткую экономию. Итак, всякое беспокойство в отношении пищи и питья у меня исчезло. Ясно, что я не умру ни от жажды, ни от голода.
В таком настроении я находился несколько дней и, несмотря на скуку заточения, в котором каждый час казался целым днем, постепенно приспособился к новому образу жизни. Часто, чтобы убить время, я считал минуты и секунды, занимаясь этим странным делом по нескольку часов подряд.
У меня были с собой часы, подаренные матерью, и я любовно прислушивался к их бодрому тиканью. Мне казалось, что у них особенно громкий ход в моей тюрьме, да это и было так — звук усиливался, отражаясь от деревянных стен, ящиков и бочек. Я бережно заводил часы, боясь, как бы они случайно не остановились.
Я не очень интересовался тем, который час. В этом не было смысла. Я даже не думал о том, день сейчас или ночь. Все равно яркое солнце не могло послать ни лучика, чтобы рассеять мрак моей темницы. Впрочем, я все же знал, когда наступает ночь. Вы удивитесь, конечно, как мог я это знать, — я ведь не считал времени в продолжение первых ста часов с тех пор, как попал на корабль, и в полном мраке, окружавшем меня, невозможно было отличить день от ночи.
Однако я нашел способ — и вот в чем он заключался. Всю жизнь я ложился спать в определенный час, а именно в десять часов вечера, и вставал ровно в шесть утра. Таково было правило в доме моего отца и в доме моего дяди — особенно в последнем. Естественно, что, когда наступало десять часов, меня сразу начинало клонить ко сну. Привычка была так сильна, что не изменяла мне и в этой новой для меня обстановке. И когда мне хотелось спать, я заключал, что, должно быть, уже десять часов вечера. Я установил, что сплю около восьми часов и в шесть утра просыпаюсь. И часы это подтверждали. Я был уверен, что таким же способом я сумею отсчитывать сутки, но потом мне пришло в голову, что привычки мои могут измениться, и я стал аккуратно следить за часами[29].
Я заводил их дважды в сутки — перед сном и при вставании утром — и не боялся, что они внезапно остановятся. Я был рад, что могу отличить ночь ото дня, но, по существу, их смена ничего для меня не означала. Важно было, однако, знать, когда кончаются сутки, ибо только так я мог следить за путешествием. Я внимательно считал часы, и, когда часовая стрелка дважды обегала циферблат, делал зарубку на палочке. Мой календарь велся с большой аккуратностью. Я сомневался только в первых днях после отплытия, когда не следил за временем. Я определил количество этих дней наугад как четыре. Впоследствии оказалось, что я не ошибся.
Так проводил я недели, дни, часы — долгие, скучные часы во мраке. Я был в подавленном состоянии духа, иногда совсем опускал голову, но никогда не отчаивался.