— Похоже на то, — ответила она.
Во рту Эйхорда копались четыре руки сразу.
— Не очень больно? — спросила медсестра.
Но кроме невнятного мычания она ничего не услышала в ответ.
Джек чувствовал, как язык переваливается внутри онемевшего рта, а когда услышал жалобный вой бормашины, закрыл глаза.
— Чуть раньше я мог бы поставить пломбу, но теперь, к сожалению, поздно. — Дантист покачал головой. — В первый раз вижу, чтобы инфекция так разрушила зуб. — Он отодвинул сверло бормашины. — Терпеть не могу дергать, — сказал он.
— Па-и-бо, — храбро произнес Джек. — Дергайте.
От зуба остались лишь осколки. Дантист по частям удалил их, но корни сохранил.
— Они еще поработают с годик или около того, — сказал он, а потом вы придете, и я их выдерну. А пока — все.
Болело очень сильно. Джек чувствовал себя так, будто получил по челюсти свинчаткой. Через каждые десять минут мучений, которые еще можно было терпеть, его пронзала острая непереносимая боль. Он терпеливо ждал, когда же станет легче, но ощущения, напоминающие удар стальной ноги в челюсть, не проходили. Эйхорда бросало в жар, и ему, взрослому, сильному мужчине, не всегда удавалось сдержать стон.
— Я схожу в аптеку, куплю что-нибудь обезболивающее, — сказал он Донне.
Он понял, что она испугалась, как бы он снова не начал пить, когда услышал в ответ ее робкое:
— Хорошо.
Вега, 1964
Он был освобожден от призыва в армию и не слишком беспокоился о свои судьбе, но уже достиг того возраста, когда время от времени человек начинает задумываться о будущем. Он верил в себя и был убежден, что сможет делать большие деньги. А пока был поглощен другими занятиями.
Он научился у других ребят трахаться затяжными заигрывающими толчками. Смеясь, он показывал им свои шрамы, рассказывал, как его обижали, когда он был маленьким, как бросил школу, когда врачи признали его душевнобольным.
Он насиловал сводную сестру, заставляя ее лежать ничком в душистых травах на задворках дома старого Колмана. Никто бы не услышал, если бы она вздумала закричать раньше, чем он зажмет ей рот. Его удивляло, почему она так возбуждала его. Невзрачное лицо, неказистая фигура. Но, черт возьми, он имел ее сотни раз. И каждый раз становился открытием.
— Мне нравится трахать тебя, ты страшно сексуальна, — говорил он. Она не шевелилась под ним, стараясь ни о чем не думать, пока не кончится очередное тяжкое испытание.
— Я к тебе обращаюсь, дрянь, — повышал он голос, дергая ее короткие волосы и жестоко выворачивая голову. — Отвечай мне, черт побери!
— Ox, — только и могла произнести она, когда он отпускал ее голову, — пожалуйста...