— Быть может, именно вы, капитан, не сочтете эту сделку такой уж отличной.

Ее глаза сузились самую малость.

— Это еще как?

— Ваш корабельный кладовщик и старший надсмотрщик запускают руку в вашу прибыль.

Наступило молчание, пока Шадикширрам аккуратно, одну за одной, втыкала в волосы булавки, закрепляя прическу. Она ни капельки не изменилась в лице, но Ярви внезапно ощутил себя на самом краю обрыва.

— Неужели? — произнесла она.

Он ждал чего угодно, но только не холодной отстраненности. Может, она все знала заранее и ей наплевать? И она сейчас просто отправит его обратно на весла? Прознают ли Тригг с Анкраном, что он их выдал? Ярви облизнул губы, понимая, что пошел по крайне тонкому льду. Но выбора не было. Только двигаться дальше, надеясь, что где-то там, впереди, берег.

— Не в первый раз, — просипел он.

— Что?

— В Вульсгарде они брали у вас деньги на сильных, здоровых гребцов, а привели отбросы, самые дешевые, какие только нашли, в том числе и меня. И, полагаю, сдачи вернули не много.

— Жалкие гроши. — Шадикширрам двумя пальцами подняла бутылку и вновь от души отхлебнула. — Но мне начинает казаться, что, купив тебя, я не прогадала.

Ярви переборол необъяснимое желание выложить ей всю правду и заговорил спокойно и убедительно, как подобает служителю:

— Оба раза они договаривались промеж собой на галинейском. Думали — так их никто не поймет. Но я владею и этим языком.

— Небось и поешь на нем песни. Больно ты талантлив для невольника на весле-то.

Не в правилах служителя допускать вопросы без подготовленного заранее ответа, и Ярви уже припас подходящую ложь.

— Моя мать была служительницей.

— А служитель дает обет никогда не расстегивать пояс, знаем. — Шадикширрам причмокнула. — Ох уж мне эти маленькие грязные тайны.

— Жизнь ими полна.

— Так и есть, малыш, так и есть.

— Мать учила меня языкам и числам, свойствам растений и множеству других вещей. Возможно, полезных для вас, капитан.