Вместо того чтобы вырвать правую руку, сжимаю его клешню, разрезая чешуйками и так порезанную руку и используя ее как опору. Моя правая нога проходится по его колену, не причиняя боль, а используя для толчка, чтобы левой заехать по шлему сапогом. Шлем слетает, монстр хватает меня двумя руками, я вижу его полное злобы лицо и, не имея возможности ударить рукой, ударяю единственным, чем остается — лбом в его подбородок. Перед глазами все кружится, не чувствую ничего кроме боли, а затем эти чувства исчезают.

Перед глазами мелькают ведения, так быстро, что я не могу в них разобраться. Поле боя, усеянное трупами, руки в крови, такой красной и теплой, что я ощущаю ее даже когда просыпаюсь. Судорожно глотаю воздух ртом, понимаю, что это не сон по боли.

Пора заканчивать общаться с серенькими монстрами. Кстати об этом, рука, кажется, на месте, пальцы проверяю, тоже целы. Только пугал? А я ведь ещё как поверила, до сих пор дрожу всем телом. Или это страх из-за ведения? У меня есть странная безумная теория, что ведения как-то связаны с сереньким и нашей, так сказать, свадьбой.

Кстати, где мой, прости Спаситель, муж? Похоже, я на все той же поляне с поваленным деревом. Совсем рядом мирно потрескивает костер, и никакого серенького поблизости. Так, зная этого монстра монстров, он где-то рядом. Кажется, я даже слышу его злобное шипение. Вот только откуда?

Ох, как все болит! Косточки мои бедные! Ну что за изверг! Как так можно с женщиной, с женой, по его мнению, поступать?! Все тело ноет. Раны от его кольчуги болят! Да ещё я безумна зла! Как он мог так о моей готовке высказаться, мерзкий завоеватель! Судя по тому, что и щеки болят в этот раз монстр, проверял, не придуривалась ли я.

Судя по шипению, он где-то за деревом кроет меня матом, по одной интонации могу это понять. Если встану, он может отрезать мне пальцы, или руку, как и обещал.

Прикинусь спящей, возможно захочет снова это проверить и мне достанется. Бежать тоже не вариант, он так легко нашёл меня в тот раз, да и прибить его ещё охота.

Натужно вздыхаю, понимая всю скверную сущность своего бытия. Меня услышали, ибо захрустели ветки, и монстр монстров резко появился из-за дерева, нависнув надо мной. Визг ужаса вырвался сам собой, пока не поняла, что его волосы щекочут мне лицо. Надо же, он не в шлеме, понимаю причину этого, когда замечаю большой розовый синяк на его подбородке. Его черные глазки смотрят на меня с прищуром. Вот-вот меня разорвёт, а я не могу оторвать взгляд от синяка в форме сердечка на его подбородке. Как он таким-то получился? Да ещё реально розовый, самый, что не на есть. Честно, я пыталась сдержать смех, пока он не зашипел что-то неразборчивое, но явно матерное. Прекращаю смеяться сама, пока мне не помогли, и резко делаю серьёзное выражение лица.

— Твою мать, на кой так пугать?! — даже наехала на него, пока не пришёл в себя после моего смеха.

— Ты, — протянул он с недовольством, словно может видеть меня насквозь.

— Я, — слегка неуместно улыбаюсь, пока пальцы нащупали рядом ветку из костра.

— Я же сказал тебе не прикасаться ко мне, — наезжает он на меня, растягивая шипящие звуки в словах.

Кажется, он чуточку зол из-за синяка, это хорошо, ибо я тоже ещё зла.

— А я и не прикасалась, я била, — нагло улыбаюсь, и пока он не ожидает, ударяю его по голове горящей веткой.

Длинные патлы вспыхивают, но быстро гаснут, пока металлическая перчатка сжимает моё горло. Почему я вытянула такую короткую ветку?! Он не душит меня, не сдавливает клешню, но от каждого моего движения на шее появляется порез, который жжет как огонь.

— Раз уж ты такая… глупая, — улыбается краем рта, — я объясню тебе, почему ты не должна меня трогать.

Вот надо было что-то заподозрить по этой страшной улыбке, но я как-то не успела. Прохладные губы прижались к моим, слегка приоткрытым от удивления, и мерзость, что вместо языка у него, ворвалась в рот. В этот раз рвотных позывов не было, ибо сразу за поцелуем последовало ведение.

Вокруг много тел, тысячи и тысячи, все поле укрыто ими. В воздухе витает смрад гниения и пота, во рту привкус крови. Остальные тоже ждут, они стоят сзади, целая армия сереньких. Поднимаю вверх меч, огромный, длинный, меч монстра монстров. Толпа за мной кричит «ВПЕРЕД», но мы не движемся. Наступает тьма, она заслоняет солнце и накрывает армию противника, еле заметную вдали, на другом конце бескрайнего поля. Серьёзно, на много километров ни одного дерева, словно мы в степи. Под ногами хрустят чужие кости, пока иду вперед, вальяжно таща меч за собой. Армии сближаются, всадники обгоняют меня, первыми начиная бой. Уже вижу вражеских всадников, в серо-голубой амуниции с топорами наперевес. Кажется, это оборудование Ледвиги, цвета их флага. Поднимаю меч, чувствую что-то странное, отдаленно похожее на голод. Замахиваюсь и разрубаю сразу двоих и лошадь, и всадника. Животное ржет, кричит в предсмертной агонии. Но этот звук исчезает в тысяче других звуков, что резко ударяют по ушам с началом боя. Поднимаю меч, чтобы забить и лошадь, и всадника и мельком смотрю на него. Шлем упал с его головы, узкие глаза, бледное миловидное лицо, выходец из Ледвиги. Он пытается зажать рану руками, но уже слишком поздно, кишки обратно не соберёшь. Эта картина не вызывает во мне никаких чувств, словно мне все равно. Один удар и голова всадника катиться по остальным телам, а я иду дальше, наступая на останки воинов Антанты и Ледвиги, словно на падаль под ногами.

Меня отпускают, ведение исчезает, зато собственные чувства возвращаются. Отталкиваю от себя монстра и еле успеваю подняться на четвереньки, прежде чем желудок меня подводит. Перед глазами все ещё картина с подростком из Ледвиги и всех тех тел, рвотные порывы не прекращаются, даже когда в желудке ничего не остается. Меня обдает углями, когда монстр тушит ногой костер.

Поднимаю на него глаза, все ещё стоя на четвереньках, но не вижу его лица. Он снова в шлеме.