— Ленка! Сомова! Мать твою!..

— Я здесь, доктор.

Потянулся, чтобы ущипнуть за задницу, но рука бессильно повисла.

— Немедленно ко мне Крайнюка.

Убежала, сгинула. Поюровский расслабился, взял себя в руки. Вот значит как. Министерская крыса Шахов решил его прижать. Подговорил Борьку Сумского, своего дружка. Бездари, паяцы! Хотят диктовать условия, перекрыть кислород. Слабо, господа! Со мной эти штуки не пройдут. Присылайте еще хоть десять уведомлений.

Заблокировали счета в банке... Но это даже хорошо: открыли карты. Теперь он знает, чего от них ждать. Шахов обкакался от страха. Мелкая, убогая душонка. В голове две извилины. Спарился с Катькой Завальнюк и тем утвердил себя в мире. Поюровский видел ее пару раз: чтобы переспать с такой корягой, нужно родиться козлом. Наплодили двуногих вошей. Он, Поюровский, всего добился в жизни умом и талантом. Он вам не чета. То же самое и Борька Сумской, вонючий банкиришка.

Оседлал зеленого конька, очкастый компьютер, и решил, что все ему подвластно. Ошибаетесь, Боря и Леня, скоро вас ждут большие потрясения. И все-таки напрасно он сунулся в банк "Заречный", поверил Шахову, подставился, не учел, не предвидел. Это стыдно, но объяснимо.

Поюровский доверчив, как все гении. Но его ответные удары будут страшны.

У него есть одно слабое место, о да! Он увяз в этой проклятой земле, которая испокон веку, и при царях, и при монголах, была совдепией и таковой останется навсегда. На этой почве не бывает перемен. Абсолютно правы те, кто говорит, что Россия не имеет права на существование, во всяком случае, на самостоятельное существование, и все, что она может дать остальному, разумному человечеству — это стратегическое и биологическое сырье. В этом ее судьбоносное предназначение, и чем скорее эта истина станет очевидной для всех, тем лучше. Но сам Поюровский осел в этом болоте прочно, весь его бизнес здесь.

Ленька Шахов боится, что их засекли, ему не нравится размах, с которым действует Поюровский. Кто засек-то, дурашка? Забавный парадокс. Ему, Поюровскому, к шестидесяти подвалило, но он бесстрашен и дерзок, как юный воитель, а этому молокососу, присосавшемуся к тестю-министру, все еще снятся советские сны, все еще пугают его призраки коммунячьего ига.

Отворилась дверь, вошел озабоченный Крайнюк.

— Звал, Василий Оскарович?

На белом халате темные сальные разводы, волосатая грудь открыта чуть ли не до пупа, круглая рожа лоснится каким-то свинячьим жиром — помощничек, правая рука, соратник! Поюровский чертыхнулся, уселся прямо. Приступ слабости миновал.

— Послушай, Денис Степанович. Я ведь сколько просил, ходи поопрятней. Смотреть же тошно. Откуда на тебе этот халат? Ты что, оперировал сегодня?

Крайнюк озадаченно склонил голову, пытаясь себя оглядеть, подхватил полу халата и зачем-то понюхал.

Ответил с достоинством:

— Нет, не оперировал. Но без дела не сидел... Что с тобой, Василий? Не приболел ли часом? Маешься с утра.

— Защелкни дверь. Достань бутылку вон из шкафчика. Не помешает освежиться.

Быстро ввел помощника в курс дела. Разумеется, сообщил лишь то, что тому положено знать. Ленька Шахов озверел, требует остановить конвейер. И момент выбрал такой, когда у них полно выгоднейших заказов.

Объясняет тем, что кое-кто якобы уселся им на хвост.