– Почему это я?
– А Котел уже ходил… – Хмыкнул шнырь. – А у меня кровяка носом идет.
Андрей, не говоря больше не слова, вышел из каптерки. Пока его не было, Шмасть и завхоз перетащили связанного мужика на его место. Вернулся Пепел один, возбужденный донельзя.
– Этих лошадей пол зоны видело! – Сообщил он, вращая глазами. – На промке котельная взорвалась, а потом труба упала. Кучу народа передавила! Сейчас все, кто там есть ее обломки разбирают.
– Значит, – Резюмировал Клоповник, – можно спокойно идти баиньки. Никто до утра не появится.
Пепел кивком согласился, а Игорь еще некоторое время сидел в каптерке, куря и размышляя.
Если верить Пеплу, то призрачные всадники действительно были. Сошли с картинки и прошествовали по всей зоне. Но почему тогда это видение вызвало к него, Игоря, такой странный отклик? Почему он впал в ступор? Почему к нему в голову лезли такие совершенно не свойственные ему мысли.
Или это он сошел с ума, и все происходящее ему только мерещится? Или он спит, и с минуты на минуту должен проснуться?
Котел понял, что если он и дальше будет пытаться разобраться в этой катавасии, то точно попадет в психушку. Поэтому, решил он, не стоит обращать внимания на всякую постороннюю потустороннюю чепуху, а надо сконцентрироваться на задаче, данной ему майором Лакшиным: следить за шнырями, чтоб те не шнырнули в эти загадочные катакомбы.
Постановив так, завхоз отправился на боковую.
Он не слышал, как вернулась изможденная тяжелым трудом вторая смена, не видел их лиц, глаз. А если бы и узрел, то подумал бы, что это продолжение кошмара. Не умываясь, в сапогах и одежде, заляпанных глиной пополам с кирпичной крошкой, сажей и отработанным машинным маслом, зеки валились на свои кровати и моментально засыпали. А в глазах их сквозила такая пустота, какая бывает лишь у наркомана, чудом выжившего после передозировки и превратившегося на их, наркоманском сленге, в овощ, существо без личности и желаний.
4.
Новые трупы.
Знакомство с писаниной покойного Братеева дало куму столь давно разыскиваемый ключ. Но не дверь, которую этим ключем можно было бы отворить. Впрочем, Игнат Федорович сомневался, были ли в дневнике Гладышева детальные пояснения о том, как ее искать.
Еще одним тревожным фактом было и молчание Крапчатого. Несмотря на договоренность, майор был почти на сто процентов уверен в этом, вор в законе весьма активно вел параллельное расследование, не делясь при этом его результатами. Впрочем, вряд ли их было больше, чем у самого Лакшина.
Да и сама схема массовых совокуплений между соседними колониями никак не получалась цельной. Все время не хватало какого-то фрагмента, или фрагментов, мозаики, для того, чтобы логично объяснить все имеющиеся факты.
Кроме того, ни в какие ворота не лезла вся эта внезапно активизировавшаяся чертовщина. Призраки монашек, всадники Апокалипсиса, которых кум сподобился увидеть собственными глазами, какое-то странное, зазомбированное состояние зеков второй смены. Этим явлениям пока не находилось никаких логических обоснований и это тревожило оперативника все сильнее. Он начинал понимать, что уже в изрядной мере утратил контроль над событиями. Мало того, доля этого контроля с каждым следующим часом становится все меньше, иллюзорнее, призрачнее, наконец.
Требовалось немедленно что-то предпринять, и Лакшин, не смотря ни на что, сделал бы это, если бы знал, что конкретно надо совершить. В голову не приходило ничего, кроме методичного осмотра всех нарисованных крестов. Вдруг в тех точках, которые нажимают убийцы, остались какие-то следы. Да и краска, которой покрыты стены, должна была бы потрескаться в местах надавливаний.
Но сделать это Игнат Федорович мог лишь самолично. Привыкнув не доверять никому, майор просто не мог позволить, чтобы информация о тайных проходах стала достоянием кого бы то ни было. Слухи – пусть. Но не конкретика!
Бездарно проспав утренний киносеанс, кум тем самым лишил себя возможности обследовать хотя бы один отряд. Но, кто мешает ему сделать то же самое и днем?