– Так вы мне завтра покажете ваши рисунки?
– Конечно! – заверила она. – А вы, Дарья? Есть ли у вас занятие для души?
Этим вопросом она меня просто озадачила. Интересно. Вот чем занимается моя душа? Администрировать инфраструктуру на острове – это, несомненно, работа. Отстреливать негодяев из снайперской винтовки тоже было работой. А вот занятие для души… Не могу сказать, чтобы у меня когда-либо было хобби. Так, в первом классе коллекционировали вкладыши от жвачек… Пробовала вязать. Ну, рисовать пыталась, да только ничего у меня не получалось. Так что, получается, не было дела у моей души… Сейчас, правда, эта самая душа занимается тем, что любит Одинцова, но, наверное, это не совсем то, что имеет в виду Ольга.
– Нет, – покачала я головой. – Такового занятия я не имею. Наверное, для этого надо иметь хоть немножечко свободного времени и неудовлетворенное чувство собственной значимости, но свободного времени у меня нет, да и о том, что я тут значу и для кого, без лишней скромности вам расскажет каждая собака. Правда, еще я люблю стрелять из автоматического пистолета и винтовки, но это не хобби, а поддержание в рабочем состоянии профессиональных навыков и еще создание определенного реноме у местных господ офицеров. Вы даже не представляете, как увеличивается уважение мужчин, когда они понимают, что «слабая женщина» способна обставить их в традиционном мужском ремесле.
– Простите, Дарья, – вежливо спросила меня Ольга, – я что-то не могу понять, какая у вас была профессия, что вам было необходимо уметь хорошо стрелять?
– До того как меня серьезно ранили, – ответила я, – моей профессией было убивать врагов России и я в ней вполне преуспевала.
Ольга посмотрела на меня с удивлением, и, наверное, только чувство такта не дало ей высказать вслух: «Как же так? Вы ведь женщина!»
– Впрочем, – добавила я, – я ни о чем не жалею. Ни о том, что делала, ни о том, что все это уже закончилось и теперь у меня новая жизнь. У вас тоже, Ольга однажды наступит новая жизнь. Поверьте мне.
На этой оптимистической ноте я проводила мою подопечную до ее каюты и сдала с рук на руки ее горничной Асе и двум кореянкам, которые должны были обеспечить русской принцессе банно-массажный сервис, после чего спать ей без задних ног до самого утра и проснуться свеженькой как огурчик.
28 марта 1904 года, вечер. Поезд литера А в Санкт-Петербург, ст. Бологое.
капитан первого ранга Иванов Михаил Васильевич.
Знаменитая станция Бологое, та самая, которая ровно посередине между Петербургом и Москвой. Поезд стоит четверть часа, пока паровоз берет в тендер воду и песок в песочницы*. Пассажиры тоже могут выйти, размять ноги, перекурить, купить себе чего-нибудь в буфете, перекусить или выпить… В сопровождении каперанга Эбергарда вышли проветриться и мы с кавторангом Степановым, при этом старший лейтенант Мартынов (по-нынешнему поручик), остался стоять в дверях вагона, обозревая перрон и вставших в оцепление матросов, вооруженных винтовками с примкнутыми штыками. И сделано это не потому, что здесь, в самой сердцевине, России есть какая-то опасность (хотя появление эсеровского террориста с бомбой совсем не исключается), а просто потому, что так положено.
Техническая справка: *
Час стоит еще не очень поздний, но на перроне фонарщик (!!!) уже зажег газовые фонари, бросающие на все непривычный для нашего времени чуть розоватый свет, придающий происходящему чуть сказочный оттенок. Только сказка эта не наша, русская, а какая-то западноевропейская в стиле товарища Ганса Христиана Андерсена. Впечатление такой сказочности усиливает публика, прогуливающаяся по перрону в костюмах а-ля девятнадцатый век и пропитывающий все крепкий запах паровозного дымка. В наше время на крупных железнодорожных станциях пахнет совсем иначе.
Насколько я понимаю, фланирующие парами по перрону дамы и господа, а также кучкующиеся чуть поодаль стайки любопытных гимназистов и пугливых гимназисток, с интересом поглядывающих на матросиков оцепления и особенно на их начальника молодцеватого мичмана Приходько, совсем не ждут поезда и не собираются никуда отсюда уезжать. Просто в маленьком городишке, зажатом меж трех озер и болотистых лесов, железнодорожный вокзал был, есть и будет единственным центром культурной и общественной жизни. Помните, как еще в знаменитой советской мелодраме «Безымянная звезда», где весь бомонд маленького румынского городишки ходил на вокзал «встречать» пролетающий мимо на всех парах дизель-электропоезд Бухарест-Синая, битком набитый лоснящимися от довольства представителями зажравшейся элиты.
Тут наблюдается нечто похожее, только мы с Андреем Августовичем, два старых боевых коня, на представителей зажравшейся элиты похожи мало. Стоим, поглядываем на публику, так же как и она на нас, и видим, как прямо на нас, рассекая толпу, будто крейсер волны, движется весьма представительный господин во флотской шинели с погонами капитана первого ранга и флигель-адъютантскими аксельбантами. Вот именно такое впечатление по первому моменту и возникло – что шинель со всем тем, что к ней положено: фуражкой, начищенными сапогами и прочим – шагает к нам в сопровождении свиты сама по себе. И только потом посреди всего этого мундирного великолепия прорезалось лицо – самое обыкновенное лицо русского служилого немца. Короткая, в стиле нынешнего царствования, аккуратная рыжеватая бородка, нафабренные усы, кончики которых, как у Вильгельма II, воинственно задраны вверх, светлые, почти бесцветные глаза и поверх всего этого – надетое как черепаший панцирь, положенное по чину выражение собственной важности и непогрешимости. А следом за эдаким особо важным лицом на цырлах перемещаются два холуя во флотских лейтенантских чинах. То ли адъютанты, то ли секретари, то ли просто «подай, принеси, не отсвечивай».
При виде этого приближающегося к нам великолепия каперанг Эбергард насторожился, а старший лейтенант Мартынов напрягся, предчувствуя, что такие важные господа просто так по перронам бегать не будут. На эсеровских боевиков эта компания походила мало; ну так не в одних же боевиках счастье.
– Евгений Петрович, – вполголоса сказал я Мартынову, – сохраняйте спокойствие. Если вы сейчас убьете этого типа, а он окажется ванной шишкой, местное начальство может это неправильно понять. Поэтому ждем, пока ситуация станет определенной, а пока улыбаемся и машем, улыбаемся и машем.
– Михаил Васильевич, – так же вполголоса произнес каперанг Эбергард, – кажется, я знаю, кто этот господин…
Но было уже поздно – двигавшийся в нашем направлении персонаж уже подошел на пару шагов, после чего остановился прямо напротив нас с каперангом Эбергардом.