Я схожу с ума от этого, желая почувствовать ее, желая увидеть ее, услышать ее, дать ей все, чего желает ее суккубная сторона.

— Твою мать, Обсидиан, я не могу…

— Нет, блядь, можешь. Ты была создана для этого — для меня. Возьми то, о чем ты просила. Все.

В ее глазах мелькает то восторженное благоговение, то боль, за несколько секунд до того, как ее шея откидывается назад, а рот разевается в крике.

Я не могу дышать, весь дрожу. Ее оргазм затягивает меня под себя против моей воли. Я трахаю ее как зверь, в которого она превратила меня, утопая в этой прекрасной женщине. Это сырое, пьянящее блаженство почти поглощает меня, превращаясь в совершенно новый приступ жажды крови, которого я никогда не испытывал раньше.

Потерявшись в наслаждении, потеряв дар речи, я вновь укусил ее за шею. Ее кровь вливается в меня, как будто только и ждала этого, густые, пульсирующие волны темного, мощного вина, которое заканчивает разрушать все, что от меня осталось.

Без устали двигая бедрами, я трахаю ее, питаюсь ею, ее хриплые, сексуальные крики подпитывают сознание. В какой-то момент я понимаю, что пытаюсь практически заползти в нее, ее ноги обвиваются вокруг меня, ее бедра в моих руках. Я толкаюсь словно безумец, лижу ее шею, как потерянное, бездумное животное.

Пальцы в моих волосах, она отрывает меня от своей шеи, губы находят мои собственные. Она прижимается к моему лбу, обмениваясь со мной дыханием.

Солнце уже высоко в небе, когда я могу заставить себя двигаться. Прижимая ее к себе, я падаю на спину, и ее вес накрывает меня. Наше дыхание вырывается из груди, громкое в тишине между нами.

Крепко обнимая, я притягиваю ее ближе, наслаждаясь тем, как ее влажная киска скользит по моему бедру. Она прижимается ко мне, почти мурлыча, и в моей груди что-то щемит.

— Ну что… мы снова будем делать вид, что этого не происходит? — наконец спрашивает она, нарушая тишину, и я впервые слышу в ее голосе эту нотку.

Неуверенный. Почти детский.

Боязливый.

Я сделал это, думаю я, прижимая ее ближе. Я ранил ее чувства, отказав нам. Последствия того, что мы будем вместе, — громкий гонг в моем сознании, предупреждение, к которому я просто не хочу сейчас прислушиваться.

Позже. Мы разберемся со всем позже.

— Я больше не позволю никому и никогда заполучить тебя, Каламити, — торжественно клянусь я, осознавая, что подразумевает это заявление. Обещание, стоящее за ним. Что мне придется сделать и чем рискнуть, чтобы это произошло.

Каламити поднимает голову и смотрит на меня, ее глаза нормальные, волосы в беспорядке, у нас обоих, ее шея изъедена моими укусами.

— А ты? Ты ждешь, что я поделюсь тобой? Потому что я скажу тебе прямо сейчас, Обсидиан, — ее глаза сверкают угрозой, слишком старой, слишком глубокой, чтобы принадлежать телу двадцати одного года — Я убью тебя и каждую из этих самок. Особенно Альмиру. Меня не будут волновать последствия, на которых ты так зациклен.

Я смеюсь над ее угрозой, над тем фактом, что я могу сказать, что она действительно, действительно это имеет в виду. Свидетельство того, насколько я в полной заднице у этой самки.

— Я верю тебе, суккуб.