Том продолжал насвистывать, намеренно его поддразнивая.

— Заткнитесь, вашу мать!

В ребра ему уперся ствол.

Во рту сразу пересохло. Свист стал глуше. В том месте, где мелодия должна была пойти вниз на завершающей насмешливой строчке о труде за американский доллар, Том пробурчал:

— Другие просьбы есть?

Он повернул голову. Лицо Виктора было похоже на маску: косые щелки глаз под блестящими стеклами очков казались черными и пустыми.

— Мы с вами одного поля ягоды, Том, — сказал Виктор, ткнув его в спину дулом тридцать восьмого калибра. — Когда я получу ваши деньги, мы станем одним целым. Никто не сможет нас разлучить. Это будет как мгновенная инкарнация. Дверь!

Том не пошелохнулся; спина его напряглась в тревожном ожидании.

— Дверь, Том.

Виктор попытался протиснуться справа от него, не заметив, что плитка возле кабины была еще мокрая после душа Карен — предательски мокрая.

Он взмахнул рукой, чтобы удержать равновесие.

Том сосредоточил вес своего тела на локте и, резко развернувшись, вмазал им Серафиму в лицо. Тот удивленно крякнул и зашатался. Схватив его за запястье руки, в которой был ствол, Том ударил ее о хромированную стойку душа и бил до тех пор, пока бескурковый пистолет тридцать восьмого калибра не звякнул о плитку. Он отпихнул ствол ногой, и тут ростовщик, улучив момент, вцепился другой рукой Тому в глотку и попытался его оттолкнуть. Оба грохнулись на пол. Том был тяжелее и подмял под себя Виктора, но тот не ослабил хватки. Вся его сила перешла в пальцы, зубы скрипели от напряжения.

В глазах у Тома потемнело. Душащая боль в гортани привела его в чувство. Он двинул кулаком наугад и попал в теплую, мясистую шею Серафима. Тот захрипел, и пальцы его разжались ровно настолько, чтобы Том смог набрать в легкие воздуха. Вцепившись ростовщику в ухо и прихватив клок густых, покрытых лаком волос, он приподнял его голову и изо всех сил ударил ее об пол. Пальцы перестали сдавливать горло Тома, он вывернулся, дотянулся до пистолета и рывком вскочил на ноги.

— Я имею полное право… — выдохнул он, отступая назад. — Не думайте, что я не смогу… — Он дышал часто, по-собачьи, ловя ртом воздух. — Вы незаконно проникли в мой дом, приятель. А теперь сделайте себе одолжение, выметайтесь отсюда к чертовой матери.

Корчась от боли, Виктор медленно поднялся, держась за раму душевой кабины. Он вдруг превратился в старика, но разбитые, вспухшие губы по-прежнему улыбались — нервной, дергающейся улыбкой, когда он, хромая, двинулся к Тому.

Тот нацелил пистолет ему в грудь.

— У вас кишка тонка, — куражился Виктор. Без очков его близорукие голубоватые глаза — глаза первобытного пещерного человека — горели теперь нехорошим огнем вековой ненависти. — Не так ли?

Его ушибленная рука потянулась к пистолету.

Она вошла в дом с дождя и, поддав парадную дверь атласным каблучком, прислонилась к ее массивному филенчатому дубу, ожидая, когда мир перестанет вращаться.

До нее донеслось приглушенное эхо — как будто в другом крыле дома хлопнула дверь. После такой головокружительной гонки — а сердце Карен все еще качало адреналин — тишина привела ее в замешательство. Дом вдруг показался ей каким-то огромным.