Оркестровка поначалу не давалась юному композитору, первую страницу оркестровал Балакирев. Потом дело пошло легче. Кроме советов Балакирева Римский-Корсаков использовал «Трактат по инструментовке» Берлиоза и знания, накопленные при изучении партитур Глинки.
Отрывки симфонии Римского-Корсакова часто исполнялись на собраниях кружка. Музыку принимали одобрительно. Большой талант юноши не вызывал сомнений. Неудивительно, что Римский-Корсаков стал мечтать о поприще музыканта. Карьера морского офицера его не привлекала. Пример Мусоргского становился для него все более заманчивым.
Прошли последние перед выпуском экзамены. Римский-Корсаков оказался в числе лучших. 8 апреля 1862 года его произвели в гардемарины и вскоре назначили в заграничное плавание на клипер «Алмаз». Предстояло на несколько лет покинуть родину. Но как же музыка? Неужели расстаться с Петербургом и кружком музыкантов, с которым он сроднился? А может быть, не идти в плавание?
Балакирев хотел хлопотать об этом. Но Кюи высказал мнение, что офицерский чин, который Римскому-Корсакову дадут после заграничного похода, получить нужно. Категорически пресек все колебания Воин Андреевич Римский-Корсаков. Семья только что похоронила отца, и он считал себя ответственным за судьбу младшего брата. Материальное положение Римских-Корсаковых было не блестящим, молодому человеку предстояло рассчитывать прежде всего на самого себя. Он должен твердо стоять на ногах, а музыкальная карьера ненадежна. Нужно было идти в плавание. Юноше пришлось подчиниться. Может быть, в походе удастся иногда подумать о музыке — это отчасти утешало. 12 октября Римский-Корсаков в последний раз пришел на Офицерскую улицу. Как обычно, много «музыканили», разговаривали. Засиделись часов до одиннадцати.
Через неделю Балакирев, Кюи и Канилле провожали юного моряка на пароходной пристани у 8-й линии Васильевского острова. Он отбывал в Кронштадт. Римский-Корсаков прощался с Петербургом, с друзьями. Он полюбил их, да и они тепло относились к нему. Особенно большую привязанность питал Римский-Корсаков к Балакиреву. «Я был просто влюблен в него»,— признавался Николай Андреевич.
Было решено, что Римский-Корсаков будет посылать в Петербург подробные отчеты о своей поездке, о своих занятиях музыкой.
21 октября «Алмаз» снялся с якоря в Кронштадте и вышел в Балтийское море.
В З0-х годах прошлого века на углу Сергиевской и Гагаринской улиц стоял добротный каменный дом (со временем в результате перестроек он стал частью нынешнего большого дома № 3/9 на углу улиц Чайковского и Фурманова).
В первом этаже дома, о котором идет речь, помещался магазин чайных товаров, на втором находилась просторная квартира, окна которой выходили на три стороны. Здесь 31 октября 1833 года родился Александр Порфирьевич Бородин. В отличие от большинства членов балакиревского содружества, он был уроженцем Петербурга. Как и они, Бородин прожил в этом городе большую часть жизни, в нем и умер.
Отцом ребенка был князь Лука Степанович Гедианов, матерью — Авдотья Константиновна Антонова, дочь солдата. Внебрачного сына князь записал на имя своего крепостного Порфирия Бородина, и первые десять лет жизни Александр Порфирьевич Бородин числился крепостным. В 1843 году, незадолго до своей смерти, отец составил на сына «вольную».
Спустя несколько лет после рождения мальчика мать с ребенком поселилась отдельно от Гедианова — сначала в районе Измайловского полка (сейчас это территория Измайловского проспекта и Красноармейских улиц), а затем на Глазовской улице (ныне улица Константина Заслонова) в доме, купленном для нее Гедиановым (позже он был значительно перестроен; ныне № 17).
Обстановка, окружавшая Бородина, с переездом из отцовского дома значительно изменилась. Все же маленький Саша рос в атмосфере любви и заботы. Малообразованная женщина, Авдотья Константиновна много внимания уделяла образованию сына. Так как в детстве он не отличался крепким здоровьем, мать решила обучать его дома, не отдавая в учебное заведение. Князь оставил ей значительные средства, и она имела возможность нанимать для мальчика преподавателей. Сначала с ним занимались немецким и французским языками, затем и общеобразовательными предметами — русским языком, историей, географией, математикой, чистописанием, рисованием, черчением, а также английским и латинским языками.
Когда мальчик подрос, он проявил удивительную тягу к химии. Любил возиться с колбами и пробирками, где хранил всевозможные жидкости, порошки, кристаллы. То делал акварельные краски, то готовил фейерверки, то показывал химические фокусы.
Одновременно развивалась у Саши и тяга к музыке. Он вообще был художественной натурой: охотно лепил и рисовал, с двоюродной сестрой (по матери) разыгрывал домашние спектакли, любил танцевать. Но музыка привлекала его больше всего. Мальчик прислушивался к романсам, которые пела, наигрывая на гитаре, мать; часто изображал шарманщика. На Семеновском плацу (ныне Пионерская площадь) он слушал военный духовой оркестр — там маршировал Семеновский полк. Запомнившиеся мелодии мальчик пытался повторить на рояле. С интересом он рассматривал инструменты духового оркестра. По просьбе матери флейтист Семеновского полка начал учить его игре на флейте. В девятилетием возрасте Саша сочинил польку «Hélène» (для фортепиано) — свое первое музыкальное произведение.
Игре на рояле Сашу начали обучать лишь с 13 лет. Его товарищем в этих занятиях был живший в их семье Миша Щиглев — сын преподавателя математики в Царскосельском лицее. Оба горячо полюбили музыку, охотно играли в четыре руки. По воспоминаниям Щиглева, они знали чуть ли не наизусть все симфонии Бетховена и Гайдна, но в особенности увлекались Мендельсоном.
Бородин научился также играть на виолончели, а Миша Щиглев — на скрипке. Они вместе ходили на концерты в университет, часто ездили в Павловск: там регулярно выступал симфонический оркестр.
Горячей привязанностью к музыке определялись многие новые знакомства юного Бородина. В домах, где он бывал, встречались любители пения, фортепианной игры. Здесь звучали романсы, арии из модных итальянских опер и инструментальные вариации на мелодии тех же романсов и арий, здесь разыгрывали популярные танцы и не менее популярные салонные пьесы.
В начале 1850-х годов юноша сблизился с людьми, чьи музыкальные интересы стояли значительно выше. Среди них были два брата Васильевы — Петр Иванович и Владимир Иванович. Петр Иванович был скрипачом-любителем, а его брат — даровитым певцом, бравшим уроки у Глинки. Чиновник в Синоде, Владимир Васильев стал позже известным певцом, актером русской оперной труппы, в которой прослужил 25 лет.
Петр Васильев служил в артиллерийском департаменте, жил там же (на углу Литейного проспекта и Захарьевской улицы — ныне дом № 1 по улице Каляева). Энтузиаст ансамблевой игры, он привлек к ней Бородина и Щиглева. Составилось трио, в котором Александр участвовал как виолончелист. Если находили четвертого участника, составляли квартет.
Особенно серьезное направление имели музыкальные вечера у знакомого Бородина — чиновника Ивана Ивановича Гаврушкевича, хорошо игравшего на виолончели. В небольшом деревянном домике на Артиллерийском плацу (ныне площадь в начале улицы Рылеева), где он жил, собиралось многочисленное общество. Бывали здесь и музыканты-профессионалы. В музицировании участвовали все присутствовавшие.