На самом деле противостояние центра и мятежной провинции проходит красной нитью через весь прошлый – XX – век. Когда летом 1978 года в Версале прогремели взрывы, современное французское общество впервые столкнулось с проблемой бретонского национализма. Древняя провинция Бретань полтора тысячелетия была независимым государством, вплоть до её аннексии Французским королевством в XVI веке.
Бретонцы до сих пор не простили Парижу отобранные у них земли вдоль реки Луары, впадающей в Атлантический океан. Часть территорий бывшего герцогства прирезали соседней провинции, отличающейся полной лояльностью республиканскому центру. Часть земель Бретани была возвращена, но отнюдь не в полном объёме отчуждения. Также бретонцы настаивают на возрождении областного парламента. Подобная привилегия была у этой земли при королевской власти. Наполеон же разрезал Францию на безликие департаменты, уничтожив былые свободы и кутюмы. Всё это, естественно, не способствует национальному примирению, равно как и упорное гонение на местные языки. Можно сказать, что Франция исповедовала принципы, обратные российским: любыми путями здесь искоренялась местная самобытность. Если в школе 50–70 лет назад кто-то из детей начинал говорить на перемене на своём наречии, то его подвергали наказанию.
Отметим, что в первой половине двадцатого столетия в ряде провинций Франции плохо знали французский. Это относится в равной мере к Бретани, Провансу, Лангедоку, Савойе, району Лилля, Эльзасу… Список далеко не полон. В свете вышеизложенного становится ясно, почему Вандейское восстание 1793–1795 годов, известное нам по «Девяносто третьему году», бессмертному роману Виктора Гюго, было подавлено с беспримерной жестокостью «адскими колоннами» республиканского генерала Луи-Мари Тюрро.
В провинции был применён настоящий геноцид, включая показательные убийства женщин и детей, утопление священников, массовое святотатство, планомерное разорение крестьян и рыбаков. Причём ошибки прошлого по-прежнему не исправлены: центральное французское правительство так и не извинилось за содеянное. Бретонские националисты создали специальную страницу на полях интернета, где неустанно щёлкают часы, отмеряя века, годы, часы, минуты и секунды с момента учинённой кровавой резни в Вандее. Они требуют извинений от Парижа, но Елисейский дворец безмолвствует. Именно таким противостоянием центра и провинции объясняется и взрыв павильона Версаля в июне 1978 года. Он был произведён бретонцами, требующими признания своих свобод.
Доктор юридических и исторических наук Луи Меленнек – специалист по истории Франции и, в частности, Бретани. Он рассказал мне о некоторых правовых и исторических аспектах произошедшего объединения двух стран, отголоски которого слышны ещё и поныне.
– Доктор Луи Меленнек, вы известны своими работами в области истории Бретани, а также своей правозащитной деятельностью. Недавно в региональной бретонской прессе вышла ваша очередная статья под названием «Франция – отнюдь не страна прав Человека». Не могли бы вы подробно рассказать о сути вашей публикации?
Луи Меленнек: Я готов доказать, что, вопреки расхожему мнению, Франция вовсе не является страной соблюдения прав человека. Речь идет о выгодном коммерческом бренде, который, образно говоря, Франция запустила в оборот начиная с 1789 года. Париж также упорно распространяет мнение, что именно благодаря Франции человечество узнало о том, что такое права человека. Тогда же Францию начали называть «страной свободы».
В то же время наша провинция, Бретань, является истинной родиной прав человека, так как именно на этой земле равноправие между мужчиной и женщиной, например, соблюдалось уже с античных времен. Причём речь не идёт о каких-либо предположениях, но о точно установленных объективных исторических фактах. Подтверждение оным можно найти, в частности, в трудах Гая Юлия Цезаря. Уже тогда, в первые века нашей эры, бретонская женщина имела право владеть имуществом наравне с мужчиной. Она обладала правом приобретать и продавать. Кроме того, даже в браке она сохраняла право распоряжаться своим приданым, а также обращаться к правосудию и свидетельствовать перед судом. Также женщина обладала правом проходить воинскую службу и занимать руководящие должности вплоть до главы государства. Так как по роду своей деятельности я сочетаю исследования в области истории и социологии, то должен отметить, что положение женщины, как правило, свидетельствует о цивилизованности того или иного общества.
В то же время в большинстве западноевропейских государств женщины в те века подвергались систематической сегрегации. Трудно не заметить, насколько лучше был их правовой статус на территории государства Бретань. Конечно же, бретонцы справедливо гордятся этим историческим достижением. Тем не менее мы не склонны считать себя исключительными, так как в те давние времена, наряду с нашей цивилизацией, существовали и другие матриархальные культуры. В том числе могу назвать, например, некоторые государства, существовавшие тогда на юге Китая. Естественно, ничего подобного не было тогда на территории остальной Франции. Кстати, на мой взгляд, половое неравенство не полностью преодолено французским правительством даже в 2017 году.
Теперь, беря тематику прав человека несколько шире, можно сказать, что, к сожалению, Французская революция 1789 года привела к прямо обратному эффекту: массовым убийствам, попранию традиционных прав и свобод населения. Я не являюсь сторонником монархии. Как историк, я понимаю, что в конце XVIII века французская монархия изрядно обветшала и нуждалась в явном обновлении. Но революция этому отнюдь не поспособствовала – более того, только усугубила существовавшее положение вещей. Последовавшие же после 1789 года режимы, то есть Наполеоновское правление и Реставрация, так и не смогли развить во Франции институт прав человека. Отметим, тем не менее, что в эпоху Наполеона I ещё предпринимались робкие попытки наделить население некими гражданскими правами, но эти намеченные реформы не удались, а их автор был изгнан за пределы Франции.
И только в 1870 году очень робко права человека наконец-то заявляют о себе. Считаю, что и в 2017 году правозащитникам есть чем заняться у нас, так как права человека по-прежнему не соблюдаются полномасштабно.
– Но, дорогой доктор, пока что мы с вами затронули только равенство между мужчиной и женщиной. Не могли бы вы как-нибудь проиллюстрировать вашу мысль о соблюдении со стороны средневековой власти гражданских прав простолюдинов? Под простолюдинами я понимаю сословия, входившие в Генеральные штаты, то есть крестьян, коммерсантов и других представителей неблагородных сословий. И так как вы настаиваете на более высокой правовой культуре вашей провинции, не могли бы вы провести сравнительный анализ между Бретанью и Францией в эпоху Средних веков?
Л.М.: Ну что же, я ещё раз настаиваю, что между X и XV веками Бретань представляла собой, безусловно, более развитое государство, чем тогда ещё отдельная от неё Франция. В конце XV века социальный прогресс был насильственно прерван четырьмя последовательными нашествиями французских войск, что в дальнейшем привело к аннексии этого герцогства. Остановимся на этих моментах несколько более подробно.
Вся история Средневековья проходила под знаком централизации власти. Процесс был запущен в эпоху Людовика XI. Постепенно Париж пришёл к абсолютной монархии, при которой никто не имел права оспаривать субъективные решения государя. Он обладал даже правом единоличного утверждения смертных приговоров. Тем временем в Бретани правовой механизм работал совершенно иначе.
Не исключено, что исторические и социальные различия между двумя культурами напрямую связаны с островным происхождением бретонского этноса, который пришёл на материковую часть Европейского континента с юга Англии. Таким образом, наша бретонская цивилизация разделяет социальную эволюцию нордических европейских цивилизаций, а не французской континентальной культуры.
В ту эпоху, о которой мы говорим, во главе Бретани стоял правитель, который в течение двух веков носил королевский титул. В дальнейшем королевский титул был отменён. После этого правитель Бретани назывался герцогом. На латыни это означает «выборный руководитель». В те времена Бретань ещё была суверенным государством и субъектом международного права. Герцог был высокой договаривающейся стороной в отношениях с королём Франции.
– Можно ли было уточнить, идёт ли речь о герцоге как военачальнике? Так как на латыни «dux» означает именно выборного или назначаемого военачальника.
Л.М.: Я бы не придерживался столь строгой терминологии, так как обозначение должности претерпело за века существенную эволюцию. Дериватами от «dux» являются и венецианский дож, и итальянский дуче и т. д. Часто люди, носившие этот титул, действительно имели воинские прерогативы. Но, тем не менее, это не было обязательным условием занятия должности. В то же время герцог Бретани был также и верховным главнокомандующим герцогства.
Возвращаясь к сути вопроса, следует уточнить, что тогда герцог получал верховную должность, но не власть. Он имел право первого голоса при принятии судьбоносных решений и, бесспорно, олицетворял государство, но опирался на кабинет министров и его руководителя, канцлера. Также любопытно отметить, что в основе власти правительства лежал национальный консенсус. В генеральные советники, как тогда называли в Бретани министров, избирались исключительно квалифицированные кадры – как правило, юридического профиля. Все решения правительства проходили обязательное одобрение у мэрий городов страны, духовенства и крупных землевладельцев. Если провести сравнительный анализ, то можно отметить, что в те времена во Франции парламент отсутствовал. На мой взгляд, и сейчас эта инстанция работает довольно пристрастно, в отличие от древнебретонского аналога. Бретонский парламент обязательно собирался на генеральную ассамблею каждый год или один раз в два года. Заметьте, что речь идёт о Средних веках!
Необходимо отметить, что после аннексии Французским королевством герцогства Бретань произошёл некий откат назад, от цивилизованности в дикость, приблизительно на 5–6 веков. До того, как произошло объединение двух субъектов международного права, в Бретани властвовал полный аналог аристократической демократии. Так, например, за 2 года до аннексии, в 1485 году, герцог Бретани лишился права назначать судей. Фактически судейское сословие принудило его выбирать из списка кандидатов, который судьи представляли правителю. Здесь вполне виден эмбрион современной демократической системы.