Девочки ещё спали, а я уже приготовила завтрак и пью кофе. Из окна мою малышку не видно, но я достаю вторые ключи и запасной брелок от сигнализации. После завтрака поедем с девочками навещать Молота. Лучше потерять часть имущества, чем честь. С меня хватит!
Девчонки с утра тоже хмурые. Солнышко не светит, зубная паста убегает и каша с комочками. Ну и что, что рисовая? Это комочки. Точка.
Все на взводе мы выходим из дома и бредём вдоль ряда машин, искать свою красавицу. Я ещё с нагрузкой в виде автокресел. Проходим весь двор. Нет машины. Только чья-то разбитая колымага выделяется на общем фоне. У неё передний номер оторван, но цвет похож на нашу. Топаем в обратную сторону. И снова ничего не находим.
Решаем вернуться к разбитой машине. Я уже понимаю, что это моя девочка, но мозг отказывается верить. Стёкла разбиты, зеркала оторваны и сама машина мятая, как будто её дракон пережевал и выплюнул. Вот значит как. Не согласилась принять подачку, и он психанул?
Меня потряхивает от гнева. Что за детский сад? За что он так со мной? Ставлю автокресла на асфальт и набираю Алекса. Сердце стучит в голове, как бешеное.
— Ясь, перезвоню. Мне сейчас некогда, — томный бархатный голос успокоил бы кого угодно, но только не меня, со скоростью «Сапсана» скатывающуюся в истерику.
— Ты! Ты! Если ты через пятнадцать минут не приедешь, то я за себя не отвечаю! И ты точно об этом пожалеешь, Алекс-с-с, — последнюю букву я шиплю так, что любая змея от зависти удавится на своём хвосте.
— Ясь, у меня совещание, — укоряет он.
— А-а-а. Ну совещайся, только потом не жалуйся. Ненавижу тебя! Что угодно ожидала, но только не этого. Подлый, мелочный болван!
Сбрасываю звонок и иду осматривать машину. Всё это время девочки тоже оглядывают груду металла родного цвета и уже раз в двадцатый спрашивают, что с ней случилось.
Глазам не верится. Может я всё-таки сплю? Трогаю каждую детальку, глажу каждую вмятину, обхожу вокруг раз пять, но реальность не исчезает. Более того, находится отодранный номер. А он действительно вырван, мне это не кажется. Просто по-другому не могу объяснить его покорёженность.
На переднем сидении валяется клочок бумаги. Беру его в руки, разворачиваю, а на нём печатными буквами написано: «ПодпЕши развод». Без сил сажусь в десткое кресло, закрываю лицо ладошками и плачу. Девчонки пытаются усестись мне на коленки и поддерживают воем. Так нас и застёт Алекс. Приехал, гад!
— Девочки, что случилось? Почему…
— Почему? Ты меня спрашиваешь? — Поднимаю на него глаза и со злостью швыряю в него запиской. — Когда звонила, думала, что это ты. Потом записку нашла. Что? Сам ручки не пачкаешь?
Алекс внимательно осматривает записку. Хмурится. Идёт к машине, а мы всё это время пялимся на него. Даже молчим не сговариваясь.
— Вставай. И Ясмина, запомни раз и навсегда, я так не действую. Это не мои методы. Да, мне с тобой сложно договориться, но я стараюсь. Давай сюда кресла, — мы идём к его машине, он открывает заднюю дверь и устанавливает их на сиденье. — Что я? Мальчик? Я стараюсь дать тебе выбор, — его холодный тон остужает мою бедовую голову.
— Ты не даёшь мне его, — тут же возражаю я.
— Выбор, милая, есть всегда. Просто к такому решению твоей проблемы ты не готова. Пока, не готова — он выделяет это «пока» интонацией. — Я могу ускорить события, и ты придёшь. Сама. Куда вас отвезти?
— К Демьяну. Я решила согласиться на его условия, — проговариваю я, попутно шмыгая носом. Алекс справляется с одним креслом и уже обходит машину, чтобы закрепить второе, но на моей фразе останавливается и с возмущением смотрит на меня.
— Значит я плохой, жестокий и вообще козёл, а этот прохиндей, задумавший нажиться на чужой наивности — молодец? Двойные какие-то у тебя стандарты, Яся! И знаешь, что? Не повезу я тебя никуда, — тут он начинает отстёгивать детское кресло. — Домой идите. Я за вами поднимусь.