Киллер делает большой глоток пива прямо из бутылки. Он хочет пива, но оно ему не необходимо. Желание не есть необходимость. Блондинка освобождается от верхней части своего ковбойского костюма, демонстрируя при этом свою бледную высокую грудь.
Из пистолета, находящегося в багажнике, он может произвести девяносто выстрелов. Покончив с высокомерной и дерзкой блондинкой, он может порешить и другую танцовщицу. Потом тремя выстрелами уложит трех барменов. Он прекрасно владеет огнестрельным оружием, хотя и не помнит, кто обучил его этому. Когда с этими пятью будет покончено, он примется за спасающуюся бегством толпу. Многих в панике затопчут ногами. Картина кровавой бойни возбуждает его. Он знает, что кровь может хотя бы на короткое время дать ему возможность забыть о боли, которая точит его. Он уже испробовал эту схему. Необычные желания приводят к крушению надежды; это, в свою очередь, вызывает гнев; перерастает в ненависть; ненависть порождает насилие, а насилие очень часто успокаивает.
Он пьет пиво и спрашивает себя, не псих ли он. Он вспоминает одну картину, в которой психиатр уверяет своего клиента, героя картины, в том, что если человек задается вопросом, нормален ли он, то он наверняка нормален. Настоящие шизики всегда твердо уверены в своей нормальности. Поэтому он, скорее всего, нормален, раз способен подвергать этот факт сомнению.
Облокотившись о дверной косяк, Марти наблюдает за тем, как Пейдж в детской причесывает девочек. Пятьдесят раз она проводит расческой по волосам каждой из них. Вероятно, ему помогло ритмичное движение расчески или умиротворенность этой домашней сцены, и головная боль прошла.
У Шарлотты волосы золотистые, как у матери, а у Эмили – темно-каштановые, почти черные, как у него. Шарлотта, пока ее причесывают, без умолку что-то тараторит; Эмили же молчит. Выгнув спину и закрыв глаза, она, как кошечка, получает от этого истинное наслаждение.
Их половины в общей детской комнате также контрастны, и это лишний раз свидетельствует о том, что сестры очень разные. Шарлотта любит плакаты, передающие движение: разноцветные воздушные шары на фоне сумерек в пустыне, балерина, исполняющая антраша, бегущие газели. Эмили предпочитает плакаты с видом осенних листьев, вечнозеленых деревьев, запорошенных снегом, морского прибоя, накатывающегося на пустынный берег при серебристом мерцании луны. Покрывало Шарлотты зеленое, красное и желтое; у Эмили покрывало выдержано в бежево-синих тонах. На половине Шарлотты царит беспорядок; Эмили же ценит аккуратность.
Еще одно отличие между ними заключается в выборе любимых животных. На половине Шарлотты в встроенных полках размещается террариум, в котором живет черепаха Фред, а на дне большой банки, покрытом сухими листьями и травой, обитает жук Боб. В клетке живет хомяк Уэйн. Во втором террариуме живет змея по имени Шелдон, за которой денно и нощно наблюдает мышь Уискерс, живущая в клетке. Есть на половине Шарлотты еще один террариум, который занимает ящерица-хамелеон Лоретта. Когда Шарлотте предложили завести котенка или щенка, она ответила отказом.
– Собаки и кошки все время бегают где-то, их невозможно держать в уютном маленьком безопасном доме под своей защитой, – объясняла она.
У Эмили всего один любимец. Его зовут Пиперс. Это камешек размером с маленький лимон, отполированный до блеска водами ручья Сьерра, где она нашла его прошлым летом во время каникул. Она нарисовала на нем два выразительных глаза и сказала следующее:
– Пиперс – самый лучший из всех любимцев. Его не нужно кормить, за ним не нужно убирать. Он всегда со мной. Он очень умный и мудрый, и когда мне грустно или я в бешенстве, я просто изливаю ему свою душу, а он принимает на себя все мои заботы и волнения, и мне уже больше не приходится думать обо всем этом, и я счастлива.
Эмили умела выражать мысли, которые, на первый взгляд, казались совсем детскими, но, если задуматься, оказывались более глубокими и зрелыми, чем можно было ожидать от семилетнего ребенка. Иногда Марти смотрел в ее темные глаза и ему казалось, что ей не семь, а все четыреста лет. Хотелось, чтобы она поскорее подросла и он увидел, какой она стала интересной и неординарной девушкой.
Покончив с причесыванием волос, девочки забрались в свои кровати. Пейдж, подоткнув одеяла, поцеловала их и пожелала добрых снов.
– Не позволяйте клопам кусать вас, – бросила она Эмили, зная, что эта шутка обязательно вызовет хихиканье.
Пейдж вышла из комнаты, а Марти придвинул стул, стоящий обычно у стены, к кроватям Шарлотты и Эмили. Он выключил свет, оставив только небольшую лампу для чтения, работающую от батареек и освещающую его тетрадь, и лампу в виде Микки Мауса, которая включалась в стенную розетку на уровне пола. Он сел на стул, положил перед собой тетрадь и стал ждать тишины. Но не просто тишины, а тишины наполненной благоговейным ожиданием, как это бывает в театре в момент, когда поднимается занавес.
Наконец нужная атмосфера установилась.
Это были самые счастливые минуты в ежедневной рутине Марти. Время сказок. Не важно, чем был наполнен день, он всегда ждал именно этого момента.
Он сочинял сказки и записывал их в специальную тетрадь, озаглавленную "Рассказы для Шарлотты и Эмили". Может быть, он даже опубликует их когда-нибудь. А может, и нет. Здесь каждое слово посвящалось дочерям, и им было решать, может ли еще кто-нибудь, кроме них, прочитать его сказки.
Сегодня вечером он начинает читать новую сказку в стихах. Он, будет читать ее вплоть до Рождества и даже больше. Быть может, она будет удачной, и это поможет ему забыть неприятный эпизод, выбивший его из колеи.
– Смотри, а ведь они рифмуются! – с восторгом воскликнула Шарлотта.
– Ш-ш-ш-ш-ш, – остановила ее Эмили. Правил, регламентирующих отведенное на чтение сказки время, было немного, но они были строгими, и одно из них предписывало девочкам не прерывать рассказчика на полуслове или, если это были стихи, на середине строфы. Правила поощряли их желание повторить прочитанное, разрешали реагировать на него, но и рассказчик должен был пользоваться подобающим уважением. Он начал снова.