А затем переросла в старушечье ворчание:

— Таксист говорил о какой-то «Зашитой тыкве». Как мне ее найти?

Закончил он тоненьким детским голоском:

— Эй, вы меня вообще слышите?

Он приблизился к мистеру Иву.

Да, сейчас это был определенно мужчина — трехдневная щетина могла «украсить» разве что чересчур запустившего себя мальчика. Ничем не примечательное лицо. Обычный нос над тривиальным ртом, банальный лоб и совершенно обыденные уши. Но глаза… Они были такими яркими и блестящими, каких не бывает даже у плачущих девочек. Их словно отлили из стекла…

Мистер Ив видел в глазах незнакомца отражение себя, укутанного в туман с проглядывающими в серой поволоке фрагментами зеленой одежды. Он видел все. Но все было отражено. Зеркало!

Зеркальные глаза глядели на него несколько мгновений, после чего их обладатель, по-видимому, устал ждать и отстранился.

— Что ж, как-нибудь разыщу. Хорошего утречка.

Попрощался незнакомец тягучим и глубоким голосом джазовой дивы из кабаре. Перехватив поудобнее чемоданы, он неспешной походкой двинулся вниз по улице. Вскоре его поглотили никак не желающие рассеиваться утренние сумерки.

А мистер Эвер Ив без сил опустился на землю. Он вдруг отчетливо почувствовал, как с его лица и из его внешности стали исчезать, будто пятна на зеркальной поверхности от тряпки в руках горничной, все его черты и приметы.

Сперва исчезло лицо, которое он так любил. Его длинный, слегка курносый нос превратился в просто нос; его глаза утратили цвет, став всего лишь глазами; выступающие скулы сгладились, делая форму его лица геометрически никакой. Каштановый цвет волос, переходящий в откровенно рыжий, который сам он любил называть цветом спелого пламени, поблек, став то ли серым, то ли бесцветно-русым, то ли просто покрылся налетом пыли. Так же и костюм. Пальто, шляпа, штаны, туфли. Даже самый неприметный мистер Клерк в огромной конторе, битком набитой неприметными мистерами Клерками, теперь мог позавидовать его серомышности. Фигура стала силуэтом, осанка исчезла. Потом иссякли, будто из чашки с дырявым донышком, задор, коварство, непокорность, непримиримость. Следом растворилась, как в сигаретном дыму, память.

Мистер… а как же его звали-то? В общем, он уже не помнил. С памятью сбежала и личность. Осталось лишь… А что, собственно, осталось?

Подул ветер. Он ударил сухой и злой пощечиной по большому сутулому комку тумана на дороге, подсвеченному фарами таксомотора, разметав его в стороны. На том месте, где только что вроде бы находился человек, никого больше не было…

Сумерки развеялись. А в постели в своей пижаме пошевелился молодой человек с копной волос цвета спелого пламени. На стуле рядом висели штаны зеленого вельвета, такие же жилетка и пиджак. Под стулом стояли коричневые туфли с обтертыми носками.

Наконец настало утро. Кто-то прошел мимо двери его спальни. По трубам в стене прогудела вода — кто-то посетил ванную комнату. Над головой хлопнула дверь. Из кухни потянулись вкусные запахи готовящегося завтрака.

Дом оживал, а Человек в зеленом просыпался.

Виктор застегнул пальто и надел шляпу. Стоило ему толкнуть входную дверь, как разыгравшийся ветер швырнул в лицо несколько пожухлых листьев. Вот тебе и приветствие с добрым утром от блуждающей по улицам госпожи Осени.

Спустившись с крыльца, Виктор направился по дорожке к калитке, бросив по пути любопытный взгляд на выкорчеванный розовый куст…

Именно этот куст и стал сегодня причиной его пробуждения. Крики из гостиной не могли заглушить ни дверь, ни даже подушка, которую Виктор натянул на голову. В доме разразилась очередная ссора, и долго гадать, кто с кем ссорится, не приходилось. Профессионально поставленный визг тетушки Рэмморы напоминал ртуть, которая заполняет собой все щели, а глубокий рокот тетушки Меганы — удары топора по комодам и буфетам (обязательно красивым и дорогим).