– Дело касается вашей матушки.
– Матушки? Подожди Казимир, пожалуй, у тебя действительно неотложное дело. Михайло, вели растопить баню, да распорядись на счет ужина, а ты, Петруша, отправляйся за Ксенией и веди ее прямо туда, а я пока займусь делами с Казимиром, а то он от меня не отстанет.
Дружки-опричники бросились выполнять пожелание своего Государя и после того, как за ними закрылись двери, лях Бучинский начал свой доклад.
– Князь Михаил Скопин-Шуйский сообщает из Выксинской Пустыни, что ваша матушка жива и здорова, дола свое согласие на переезд до Москвы и с радостью даст вам свое родительское благословление на царское венчание. Он сообщает также, что на днях с царицей-инокиней сам прибудет в Москву и просит обеспечить торжественный прием, а также подготовить для нее палаты в Вознесенском девичьем монастыре с особою царскою услугою.
Радости Дмитрия от услышанного не было предела, в душе он возликовал. Налив из графина полный кубок, он выпил, не закусывая, некоторое время, сидя молча.
– Свершилось, – подумал он, – теперь ни у кого не возникнет сомнения в моей истинности. Вдовствующая царица еще не стара годами и помнит, наверное, пышность Двора и удовольствия Света. Выбор, который я перед ней поставил, невелик, однако она как-то быстро согласилась на обман противный святому званию инокини и материнскому сердцу. Нужно оградить ее от всех сомнительных людей, чтобы она не имела возможности изменить мне в моей тайне.
Дмитрий остановил поток мыслей и, желая поскорее отделаться от Бучинского, обратился к нему:
– Распорядись, чтобы все, что просит князь Скопин- Шуйский было выполнено. Усильте матушкину охрану, я лично поеду встречать ее, а сейчас, Казимир, оставь меня одного, мне нужно подумать.
Оставшись один, Дмитрий выпил еще. Хлебное вино уже ударило в голову и, предвкушая встречу с царевной Ксенией, он решил поскорее отправиться в баню.
Еще до приезда Дмитрия в Москву, бывшую царевну хотели постричь, но не успели, хотя переодели в рясу. В связи с уже известными нам событиями, ее перевели из-под стражи с подворья князя Мосальского и босую бросили в подвал собственного дворца, где она сидела уже несколько дней со своей дворовой девкой Елизаветой. Тщетно Ксения взывала к своим мучителям о милосердии, все попытки были безрезультатны. Глиняная миска перловой каши, заправленная свиным салом, краюха черного ржаного хлеба да кувшин с водой служили им суточным рационом. Подвал, в котором они находились с Елизаветой, был сырым и темным. В маленькое зарешетчатое окошко лучик света попадал на короткое время лишь в полдень, в остальное время, сумрачный полумрак казался зловещим. Охапка жухлой прогнившей соломы служила постелью, впрочем, заснуть, как следует, не получалось, нужно было всегда быть наготове, голодные крысы, в поисках крошек пищи от скудной пайки узниц, устремлялись на охоту. Ксения до ужаса боялась крыс и если бы не Елизавета, то она просто бы умерла от истощения и страха.
Обхватив руками, колени она сидела в углу на куче соломы. Плошка с жиром чадила, освещая тусклым светом мрачные стены подвала. В углу по диагонали напротив, вылезла из норы огромная крыса и, встав на задние лапки, хищно уставилась на узниц, тихо попискивая.
– Лизка смотри, опять эта гадина выползла, – тихо произнесла Ксения.
Ответа не последовало. Ксения взяла с полу плошку и посветила на Елизавету. Та мирно спала, свернувшись калачиком на соломе. Серая обитательница подвала, видя, что ей ни чего не угрожает, набралась смелости и перешла к более активным действиям. Задрав к верху противный чешуйчатый хвост, она быстро пересекла разделяющее расстояние и устремилась к пустой глиняной миске, которая находилась в непосредственной близости от царевны. Ксения в ужасе громко закричала.
– Лизка, Лизка проснись, трясла она подругу по несчастью.
– Ну что опять стряслось, недовольно спросонья произнесла она, потягиваясь во весь рост на соломе.
– Лизка опять эта крыса, смотри, миску лижет.
– Ну и пусть лижет, всеравно в ней ни чего нет.
– Лизка прогони ее.
– Ой, барышня, чего вы боитесь, не съест же она вас.
– Всеравно прогони, я боюсь.