Мэл положил ладонь на дверную ручку и осторожно надавил. Но ручка не поддалась. Похоже, он зря беспокоился, дверь — заперта.

Он прошел по коридору к следующей двери. Эта не заперта. Мэл глубоко вздохнул и открыл ее.

Внутри было темно. Мэл щелкнул пальцами, и этот звук включил свет. Это действительно оказалась кладовая. В углу образовалась груда из электроуборщиков и полотеров, куда их сдвинуло ускорение корабля, а сверху на них навалились какие-то пластиковые банки. У противоположной стены висела не униформа, а груда рабочих комбинезонов, предназначенных, вероятно, для грязной работы.

Возможно, где-то за ними висела и униформа. Мэл подошел к стене и стал раздвигать вешалки с комбинезонами, но тут услышал звуки шагов в коридоре. Он торопливо щелкнул пальцами, и свет погас. Затем он присел на корточки и набросил на себя пару комбинезонов.

Шаги стихли. Потом раздались снова — или это сюда шел другой человек? Вроде эти более тяжелые, нежели первые. «Да, так и есть», — решил Мэл, когда в коридоре раздались голоса двух мужчин. Мэл понадеялся, что никому из них не придет в голову обшарить кладовую. Он задыхался под пыльными комбинезонами и стал вертеться, пытаясь раздвинуть в них отверстие для воздуха. Вдруг его рука наткнулась на…

«Это не пластик, — почувствовал Мэл. — Ни твердый пластик банок, ни мягкий — комбинезонов. Слишком уж мягкий и гладкий. Это мех».

И это живой мех. Но притихший. Какое-то животное, о котором Мэл даже не подозревал, спряталось в темной кладовой еще до взлета корабля. Мэл затаил дыхание и прислушался. Но не было ни звука, ни движения, ни подергивания меха под рукой. И тут же внезапно раздалось тихое, очень тихое рычание.

Мэл убрал руку, чувствуя, как сердце заколотилось еще сильнее, чем при взлете. Он понятие не имел, что это за зверь. Если он нападет, то в считанные секунды сможет разорвать его на части.

В коридоре снова раздались шаги. Мужчины удалялись. Мэл щелкнул пальцами. Вспыхнул свет. Разбросав упавшие комбинезоны, он уставился на своего невольного компаньона.

«Это собака, — подумал Мэл, — клянусь Плутоном, это собака!» Большая, сильная собака, похожая на новую породу колли, которую вывели лет двадцать назад. Собака с такими мощными челюстями, которые одним укусом способны разорвать даже взрослого мужчину, но с печальными, почти человеческими глазами. Собака уставилась на Мэла, ожидая, что он предпримет.

— Здорово, приятель, — сказал Мэл, стараясь говорить как можно тише. — Ты тоже безбилетник или принадлежишь кому-то из корабельной команды?

Разумеется, собака не могла ему ответить. Единственно, почему Мэл говорил с ней, это потому, что он вообще уже долго ни с кем не разговаривал. Он же не сумасшедший, чтобы говорить сам с собой. А вот с собакой можно и поболтать. Собака всегда способна посочувствовать вам, даже если и не понимает ни слова.

Самое странное, однако, состояло в том, что, казалось, собака прекрасно его поняла. Мэл знал, что на протяжении прошлого столетия некоторые породы собак стали умнее. Они не научились говорить, потому что их носоглотки не пригодны для издания таких звуков, но многое понимали. Возможно, это животное было одним из самых умных.

— Ты же понимаешь меня, не так ли, парень? Я хотел бы узнать, как тебя зовут. Ничего, если я осмотрю твой ошейник?

Мэл протянул руку, и собака не стала возражать. Но Мэл тут же увидел, что у нее нет ошейника.

— У тебя нет ошейника? Значит, ты никому здесь не принадлежишь. Ты безбилетник, не так ли? Но почему? Ты кого-то ищешь? Или убегаешь от собаколовов?

Собака склонила голову на бок.

— Качаешь головой? Интересно, откуда ты здесь все-таки взялся? Так или иначе, ты многое понимаешь. Держу пари, ты понимаешь, что я чувствую. Я уже давно ничего не ел и не пил. Думаю, у тебя тоже нет еды. А как ты попал в кладовку? Повернул ручку зубами? Наверное, так. Ты умный пес, достаточно умный, чтобы сделать это.

Собака вопросительно глядела на него.

— Ты хочешь знать, зачем я все это говорю? — продолжал Мэл. — Обычно я не болтаю так много. Я молчун, по крайней мере, так мне говорили в приюте, куда меня после смерти мамы отправил отец. Возможно, потому, что у меня не было возможности поговорить с кем-то, кто бы понял меня. Неважно, собака или человек, но ты — самое умное существо, которое когда-либо слушало меня.