— Да ты что! Я же тебе объясняю: ее ищут. Что ж я ее закладывать буду?
— Но ты даже не знаешь, из-за чего ищут.
— Алешка был сильно пьян, когда позвонил. Но он говорил, что ее в убийстве подозревают. Представляешь, какой бред?
— Нет, ты ненормальный. Это страх божий, а не бред! Почему ты скрываешь то, что знаешь? Это считается преступлением.
— Женя, прекрати говорить глупости. Ты просто волнуешься, и тебе мерещатся всякие ужасы. Я уверен: Алешка все перепутал. Может, эту Инессу, в смысле Дашу, ищут по поводу какого-то убийства. Наверняка как предполагаемую свидетельницу. Она таскается по всяким местам. Но у нее масса проблем. У нее нет московской регистрации. Она нигде не работает и нигде не живет. Ну как я могу ее выдать? Ты знаешь, — Артем рассмеялся, — она ночью нашла гениальное решение задачи, над которой я бился часов пять. Посмотрела, записала решение и захрапела.
— Ты шутишь.
— Нет, правда. Говорит, сама не поняла, что сделала. В школе двоечницей была. Это, говорит, у нее вроде припадка.
— А мне она поселиться вместе предложила. Хочет, чтобы я стала ее сестрой!
— Серьезно? Она еще более сумасшедшая, чем я думал. Ладно, бог с ней. Я все время надеюсь, что она просто исчезнет из моей жизни. Но сейчас я, наверно, поеду домой. Бабушка просто боится. Она говорит, что «эта кошмарная девица» как-нибудь нападет на нее без меня.
— Но ты скажешь ей, чтобы она больше не приходила?
— Конечно. У меня от ее храпа глаз начал дергаться.
Глава 17
«Только «оборотень» Сизов мог выбрать такого кандидата в маньяки-убийцы», — подумал Сергей.
Владимир Серков по прозвищу Вовка-Кабанчик смотрел на него глазами бездомной собаки, которую люди гоняли, били, мучили, а она все еще хочет отдать кому-то свою преданность.
— Как же тебя угораздило, старик?
— Ты про что? — Вовка напряженно вглядывался в незнакомое лицо, стараясь понять, чего еще можно ждать.
— Про бумажник покойника, признание в трех убийствах с особой жестокостью.
— Кошелек, что ли? Так на них не написано — от покойника или нет. А признания… — Его глаза покраснели и наполнились слезами. — Бьют сильно. Нет возможности терпеть. Скажешь, не надо было подписывать?
— Теперь уже не думай об этом, не мучайся. Все может измениться.
— А сейчас ты про что?