НЕЗАМЕРЗАЮЩИЕ КЛЮЧИ

Река Узола впадает в Волгу у Городца, а течет она с северо-востока по красным и черным раменям — Так здесь именуются хвойные и лиственные леса. И в сорока километрах от Городца на этой реке стоит большое село Сёмино. Леса вокруг еще мощные, и если податься от Сёмина точно на восток, можно попасть к Теплой воде — не замерзающему и зимой ключу, в котором в самый лютый мороз средь высоких снегов в прозрачнейшей воде шевелится мягкая длинная ярко-зеленая трава. Снег, мороз и живая трава — представляете! Вообще-то таких ключей здесь много, даже в самой Узоле у берегов встречаются, но Теплая вода прячется в далекой глубокой лесной пади, на том месте, где когда-то якобы под землю вдруг ушла часовня… Можно добраться отсюда и до Манефиного скита, так блестяще описанного Мельниковым-Печерским в романе «В лесах». Он действительно существовал, этот скит, и странное нагромождение разномастных строений сохранялось еще сравнительно недавно, только сильно подгнившее, почерневшее и позеленевшее от близкой болотистой низины-зыбуна и окруженное густыми зарослями высоченной полыни и таволги с белыми, сладко пахучими шапками цветов. От Сёмина до него километров восемнадцать. И Красная рамень, упомянутая Мельниковым-Печерским, не очень далеко от этих мест.

А в семи километрах от Сёмина стоит село Хохлома, от которого пошло название знаменитой заволжской росписи по золоченому дереву.

Но только в самой Хохломе никакой деревянной посуды и мебели никогда не точили, не расписывали и не золотили.

Там была самая большая в этом заволжском краю сельская торговая площадь с длинными кирпичными лабазами, с многочисленными деревянными лавками и вместительными кабаками, и на ней-то, на этой площади, — по определенным дням крупнейшая в России оптовая ярмарка щепного товара (опять местное выражение), иными словами — самых разных изделий из дерева: саней, бочек, топорищ, мелкой мебели, точеной расписной посуды, мочалок. Купля-продажа велась в Хохломе в таких объемах, что уже в восемнадцатом веке необычайно красивые здешние золотые блюда, миски, ковши и ложки стали самыми любимыми в простом народе по всей России, и он-то и назвал их по месту продажи — хохломскими.

А придумали эту роспись по золотому или в Сёмине, растянувшемся по высокому узольскому берегу, или в Маленькой, прижавшейся к лесу деревушке Ефимово, или в трех километрах отсюда — в больших селах Большие и Малые Бездели. Потому, сказывают, Бездели, что мужики в них совсем мало пахали да сеяли, а только точили да красили посуду, вырезали и красили деревянные ложки. По крестьянским меркам, вроде бы бездельничали. Но земли-то пахотной было крайне мало, без промыслов здешнему народу никак бы не прожить. Более десяти сел и деревень жили и по сей день живут тут этим делом — поди теперь дознайся, с которого все началось.

Сюда, в эти немеряные леса с семнадцатого века от преследования властей бежало больше всего раскольников из центра России, из Москвы. Забирались в глухие чащобы, валили деревья, выжигали пни, устраивали крошечные кулижные поля, обустраивались. Таились. В Городце у них будто бы своя тайная столица была старообрядческая с главными духовными наставниками. А по чащобам и свои скиты, церковки, часовенки.

И одним из жесточайших их преследователей в середине девятнадцатого века считался на Нижегородчине чиновник особых поручений при тамошнем губернаторе, а затем и очень крупный чиновник Министерства внутренних дел Павел Иванович Мельников, ставший впоследствии известным писателем Мельниковым-Печерским и из гонителей раскольников превратившийся в конце концов в их страстного приверженца и утверждавшего, что процветание будущей России возможно только, если государство в первую очередь обопрется именно на раскольников.

Так вот узольские старообрядцы и стали делать в восемнадцатом веке необыкновенную деревянную посуду.

Изготовлением такой посуды на Руси, как уже говорилось, славились многие места. Эта посуда ведь веками была основной, существовал даже обычай подносить ее Царям и царицам и заезжим православным патриархам вместе с изделиями из золота и серебра, с дорогими тканями и иконами в драгоценных окладах. «5 братин троицких с венцы хороших, ставики троицкие, ковш троицкий, судки деревянные столовые подписанные, стопа блюд подписанных — то есть расписанных, — братина великая с крышкой подписанная…» — читаем в одной такой дарственной.

А вот заволжские старообрядцы удумали посуду не только расписывать красками, но еще и золотить. Технологию золочения дерева изобрели иконописцы. Помните, самые ценные иконы писали на золотых фонах-то? Сначала доски для них действительно покрывали настоящим сусальным золотом — наклеивали, но потом на левкас, на специальный грунт, стали наносить оловянный порошок, который покрывался несколькими слоями олифы, после чего доску ставили в сильно протопленную печь калить, и олифы спекались в ней до такой янтарной густоты, что серебристое олово казалось под ней золотым.

Иконописцев среди беглых раскольников было полно, и ту же самую операцию они стали проделывать с посудой: с мисками, чашками, поставцами, ложками. Вапили белье (так называется у них чистая деревянная посуда) специальной вапой, глиной, смешанной с олифой. Сушили. Скоблили ножиками свинцовые палочки и добытым таким образом свинцовым порошком покрывали провапленное — вся посуда становилась серебряной.

Красили (так называли художников) садились на низенькие табуреточки или чурбаки, чтобы колени оказывались высоко, ставили изделие на одно из них — так удобнее всего — и беспрестанно крутили, выводя по серебряному тонкими кисточками быстрые ловкие линии — контуры листьев, травы, цветов, ягод, птиц. Фон потом заливался красной или черной краской, а оконтуренный орнамент после каления в печи становился золотым. Этот вид росписи назывался и называется «под фон». Была и есть еще «Кудрина», когда поверхность вся покрывается сплошными причудливыми завитками, отдаленно напоминающими золотые кудри добра-молодца; под ними всегда только черный фон. И третий вид росписи — «травка» — самый, вроде бы, простой здешний узор: по серебряному фону чередуясь идут закручивающиеся тонкие красные и черные листья травы. Каждый листок, даже самый длинный кладется одним непрерывным и очень быстрым движением кисти, вернее, лихими росчерками ее, потому что красиль держит в это время кисть торчком и крутит ее в пальцах. А между листьями ставятся точки-ягодки. Мало того, что эти орнаменты необычайно легки и изящны, они еще и удивительно 190 упруги и всегда так по форме обвивают предмет, что кажется, что травка вот-вот заколышется и предмет оживет, задвигается.

Употребляли всего четыре краски: черную, зеленую, киноварь и желтую — все остальные от больших температур меняют цвет. Опять сушили, сверху не единожды олифили и, наконец, задвигали на широких досках в обыкновенную, хорошо протопленную, прокаленную и вычищенную русскую печь — и через несколько часов вместо сплошного расписного серебра вынимали оттуда сплошное жаркое золото.

Превращение настолько завораживающее, что глаз оторвать невозможно, как в сказку попадаешь.