Вскоре по горизонту пролегла фиолетовая полоска суши. Потом появился фрегат с белыми парусами. По мере приближения ковчег распадался, ширился и уже стройной флотилией развертывался фронтом, словно перед баталией. Артур посмотрел в бинокль. Восьмикратно увеличенная флотилия мгновенно потеряла свою сказочность. Это были не корабли, а строй светлых многоэтажек с островками парков, озелененными проспектами, фонтанами. Это был город Шевченко — один из молодых городов полынно-солончакового и песчаного полуострова Мангышлак, возникший на месте глинобитного поселка Актау.

“Настоящая пустыня! Песок да камень, хоть бы травка, хоть бы деревцо — ничего нет”! — воскликнул в отчаянии Тарас Шевченко. В здешнем форту поэт провел семь лет каторжной солдатчины. Царь знал, куда ссылать неугодных вольнодумцев. Здесь нет ни одной речки или озера с пресной водой. Пятидесятиградусная летняя жара испепеляет все живое, зимой выжигают пустыню сорокаградусные морозы. Воду для питья привозили с другой стороны Каспийского моря.

Шевченко, по существу, был первым для нас городом, над которым мы пролетали днем и могли разглядеть его в деталях. По озелененным проспектам, раздувая пышные фонтаны, шли поливальные машины, пролетали “Волги” и “Жигули”, автобусы заглатывали на остановках пестро одетых людей. Видны были здания фабрик каракуля и верблюжьей шерсти, химических заводов, исследовательских институтов и учреждений.

Вынесенную за город атомную станцию, первую в мировой практике оснащенную реактором, работающем на быстрых нейтронах, мы узнали по высоким трубам и корпусам из стекла и бетона. От нее уходили высоковольтные опоры к буровым вышкам и эксплуатационным установкам, темневшим островками в желтой пустыне.

У города не было привычных окраин. Оборвались многоэтажки, исчезла извилистая лента рукотворных насаждений, напоминавшая крепостную стену, и потянулись, насколько хватал глаз, барханы. Освещенные малиновым закатом, они терялись вдали, сливаясь на горизонте с сизыми сумерками.

Во время очередного радиосеанса Морозейкин спросил, почему не работала рация, когда нас несло в море. По радиограмме тона не уловишь, но было и так понятно, что начальство за нас переволновалось не меньше, чем мы сами. Ответил: заменял у приемника конденсатор и связь держать не мог. Виктор Васильевич еще поинтересовался, сколько осталось балласта, как самочувствие экипажа, и разрешил лететь дальше.

Артур, наблюдавший за мной, подозрительно спросил:

— Ты что радуешься, как семеро козлят?

— Жить хорошо, Арик! Мы летим! — Я накрыл рацию чехлом, потянулся, напрягая занемевшую спину.

— Тогда ужинать — и бай-бай!

— Может, кагору хлебнем?

— Договорились же: после посадки!

…В эту ночь выспаться не удалось. Растолкал Артур. Он дежурил с полуночи до четырех утра.

— Братцы, что-то происходит там… — при слабом свете луны его лицо было белым, как у мима.

Чертыхаясь, мы вылезли из спальных мешков, посмотрели вниз. Темень. Классик сказал бы: “Не видно ни зги”. Вдруг вспыхнул огонек, промчался бесшумно, точно стрела, и пропал за горизонтом. Следом вспыхнул другой огонь, тоже чиркнул метеором по аспидной земле.

— Стреляют? — предположил Сеня шепотом.

— А где грохот?

— Может, лазер?..

В одном месте огненные линии заметались вкривь и вкось. У нас зашевелились волосы.

— Где летим? — Сенечка включил фонарик, посмотрел на карту. — Судя по курсу, Голодная степь… Пожалуй, надо поставить в известность штаб.