Сын слушал отца, низко опустив голову на грудь.

— Брось это дело, говорю тебе. Счастье — оно не птица, не поймаешь его за хвост. Уходи отсюда. Ищи в другом месте своего счастья. Ступай к людям, там оно, а не здесь. — И казалось старику, что простые слова его понятны Николаю и что уйдет Николай в деревню. И стало легче на душе у Корнея.

Николай слушал отца молча и только хмурился. Как мог он отказаться от самородка, который сделает его богатым, а главное — счастливым! Он мотал головой, как бы соглашаясь с отцом, а сам думал о весне, когда снова можно приняться за работу, за поиски счастья, которое никак не шло в руку. Нельзя быть весь век неудачником. На его глазах многие разбогатели. Такие все бедняки, как он с отцом, находили самородки и становились богачами. Правда, не все счастье свое удержали. От находки многие счастливцы сумасшедшими делались, чумели после голода и холода. В карты играли, пили и под конец пропивали все. что заработали, и делались беднее прежнего. — Я не такой, — думал Николай, — я знаю, как с деньгами распорядиться. Я не пью, не гуляю, и деньги мне нужны, чтобы заполучить настоящее счастье.

Любил Николай девушку, дочь богатого мужика. Звали ее Аннушкой. Хоть и слюбились они, да родители ее не дают согласия на брак. Другое дело, когда Николай разбогатеет, тогда Аннушка будет его женой и можно тогда уйти с Урала туда, где нет слез и горя. Немного и надо, только бы на небольшое хозяйство.

Отец долго еще уговаривал Николая послушаться и итти туда, где счастье, хотя и с трудом, но дается каждому. И сын мотал головой, как будто соглашался.

Через неделю Корней умер Николай уложил отца в грубо сколоченный гроб, сам яму выкопал и без всяких затей похоронил его.

Остался Николай один с прозвищем «Неудачник»; по наследству перешло к нему от отца.

Наступила весна. Пр шли льды и по быстрым Уральским реченкам заходили браги и засновали лодченки старателей. Земля ожила. Зазеленились деревья и молодая трава пробивалась к солнышку. Пригревало оно соскучившуюся по ласке землю. Николай принялся за работу. С утра до ночи копал землю, выгребал из речки песок, промывал его, и тщательно, чтобы не пропало ни одной крупинки, отбирал платину. Попрежнему неудача преследовала его.

По вечерам, когда солнышко скрывалось за высокими горами, Николай садился у своей землянки и одинокий предавался несбыточным мечтам. За зиму он очень похудел и силы его ослабли, так что он с трудом передвигал ноги после утомительного дня Скучно, томительно тянулись недели. Но бывали и праздники у Николая — это, когда он встречался с Аннушкой. Редкие были встречи, зато после свидания надежда и вера в свое счастье оживали в нем.

Аннушка была красивая девушка, статная. здоровая, а глаза у ней были такие большие и синие — как небо, и, казалось, в них отражается вся радость жизни. Она любила Николая и также с нетерпением ожидала удачи, от которой зависело счастье всей их жизни. И они верили, надеялись и ждали клада.

И лето пробежало, осень близилась Во время сильного дождя Николай простудился и в лихорадке целую неделю провалялся. Быть бы ему в земле, как и Корнею Неудачнику, да молодой организм помог справиться с болезнью и встать на ноги.

Когда Николай впервые вышел из землянки, теплые лучи заходящего солнца приветствовали его выздоровление, а легкий ветерок ласкал его исхудалое лицо. От слабости Николай присел на землю, закрыл глаза, долго сидел, думал о себе, об Аннушке и пришел к решению попытать в последний раз свое счастье, а если опять неудача, — уйти навсегда с Урала. Он скажет об этом Аннушке и, может быть, она согласится уйти с ним без родительского согласия.

На другой день и в следующий Николай не мог выйти на работу. Сильный ветер выгнал реченку из берегов. Река бушевала. Дождь заливал низменные места, и лишь к утру третьего дня все успокоилось и река вошла в русло.

Николай вышел за дверь землянки и, довольный покоем, царившим в природе, захватил хлеба и отправился на берег. Долго возился он с лодкой. Старая лодка во многих местах давала течь, и потребовалось не мало времени, прежде чем Николай спустил ее в воду. Быстрое течение подхватило лодку и понесло ее вниз по Шайтанке. Через час он подкрепился хлебом с водицей и немедленно приступил к работе.

Несколько часов промывал Николай песок, вытаскивая его из реки лоток за лотком. На этот раз удача как будто сопутствовала ему. Промыл он немного платины, но ее все еще было недостаточно. Если продать, то хватило бы только расплатиться с долгами, которых за зиму у него накопилось не мало.

Постепенно он отъезжал все дальше и дальше от берега, замечая, что количество платины в песке значительно больше, нежели на мелких местах.

Измученный лихорадочной работой и вместе с тем радуясь удаче, которая, наконец-то, пришла ему на помощь, Николай забросил далеко в сторону черпак и, нажимая его, напряг силы, чтобы побольше захватить песку. Голова у него кружилась от слабости и усталости. С большим трудом тащил он по дну речки черпак и вдруг невмоготу стало тянуть его. Он напрягал все силы, чтобы вытащить черпак, но что-то держало его. Разгоряченное воображение нарисовало в его голове картину. Там, на дне, его счастье! Он зачерпнул самородок… Во что бы-то ни стало надо вытащить его!.. Недолго размышляя, разделся и бросился в воду. Погружаясь на дно, он думал о самородке, об Аннушке, о своем счастье, которое, наконец-то, в его руках.

Через два дня старатели случайно наткнулись на лодку Николая Неудачника. Они долго искали глазами владельца ее, долго кричали, звали его, но никто не откликался. Искали на берегу и, наконец, заподозрив несчастье, решили искать его в воде.

Веревка, спускающаяся с лодки в воду, натолкнула их на мысль вытащить черпак, который, повидимму, прикреплен был к ней. Но все усилия их были напрасны. Тогда один старатель разделся и опустился на дно реки. Недолго охотник пробыл под водой, вскоре вынырнул и взволнованно сказал, что в воде — утопленник. Разделся и второй старатель и вместе с первым опустился на дно. Они обвязали мертвеца веревкой и общими силами, с большим трудом, подтянули утопленника к берегу. Когда Николая вытащили на землю, увидели, что мертвец судорожно сжимал в руках камень, поросший мохом.

Камень этот был самородком платины свыше, чем в двадцать фунтов.