— «Прежнем мире»… Сын мой, для меня дико звучат эти слова, — зацокал он языком.

— И тем не менее, господь создал не только наш мир, и вы совершенно точно это знаете, — пронзил я его взглядом. — А ещё вы знаете, что люди даже в одном мире, под одной крышей, не могут договориться, как молиться правильно. И тем более в разных мирах люди никогда не станут делать это одинаково — различия между толкованиями не дадут, и каждая сторона будет считать себя исключительно правой.

— Продолжай, сын мой, — кивнул падре.

— Да я собственно закончил, отче. В прошлой жизни я исповедовал то, что здесь называют никейской ересью. Но никогда не был набожным. Потому, что мир вокруг не был набожным. К тому же перед глазами людей моего времени было множество независимых друг от друга религий. Христианство. Ислам. Буддизм. Внутри ислама ломают копья шииты и сунниты, при том, что есть десятки, если не сотни альтернативных течений. Про буддизм ничего не скажу — не интересовался, но и там много параллельных течений. В веровании же в Христа тоже свои течения. Никейская вера — православие, ортодоксальное течение. Истинно верная, то есть католическая, второе течение. И альтернатива католицизму — протестантство. Три параллельных равновесных течения одной никейской веры! При этом каждая также делится. В православии, кажется, восемнадцать церквей. В католичестве всё более-менее унифицировано, но и там есть несколько обрядов. У протестантов есть кальвинисты, лютеране и англикане. И отдельно стоят иудеи, не признавшие Христа.

— О-о-о! Иудеи! — потянул падре. Этот народ известен и в этом мире. Может не на бытовом (мастер Соломон не даст соврать), но церковь как минимум знает, кто это такие, кто были изначально.

— Да. И кроме иудеев, ВСЕ остальные откололись по сути от той веры, что вы называете никейской ересью. А ведь когда-то были альтернативы и ей.

— Да уж, нет единства у божьего народа… — потянул он.

— Я признаюсь честно, я не знаю точно, жил ли Исус на свете. Я не жил в то время. Ни одного свидетельства о нём в бумагах и документах нет, но это ничего не доказывает. И тем более я не знаю, был он богом, или у него, лишь папа крутой. В смысле только родственниками силён. Я готов принять обряд, по которому вы служите службы и молитесь, яготов делать всё, что предписано делать доброму католику королевства, и не собираюсь организовывать еретические учения и проповеди.

— Это мудрые слова, Рикардо, — закивал священник, и я понял, у него с души упал огромный камень. Именно этого он подсознательно боялся.

— Более того, я готов… Как это называется, «сотрудничать со следствием», — подобрал я аналогию.

— Ты готов встретиться и ответить на вопросы святой инквизиции, сын мой?

Я скривился, как от зубной боли. «Инквизиция» — это расследование. Следствие. Исследование. Это не символ аутодафе. Это символ следователя, изучающего обстоятельства дела. Да, дела о ереси, но именно следствие. А не палачество. Не надо шарахаться от этого слова; у нас оно отдаёт кошмаром, а тут означает ровно то, что перечислил. И никто не считает его мерзким или страшным, а инквизитор не равно идейный упоротый кровавый фанатик.

— Да, падре. Я готов встретиться с отцами-инквизиторами, — согласно кивнул я. — Обещаю, что не буду запираться и скрывать от них что-либо. Готов ответить на любые вопросы, рассказать всё, что знаю о мироустройстве того мира, из которого все мы родом, мира Древней Империи. Готов рассказать о том, какими ступенями развивалась церковь там, и готов рассказать, как можно избежать допущенных там и тогда ошибок. Я открыт к диалогу. Потому, что этот мир — теперь мой.

Но всё это актуально только если церковь не будет вставлять мне палки в колёса и «сливать» меня.

— Это как? — удивился он.

— Не будет объявлять меня исчадием ада. Не будет на основе моих слов делать противоположные выводы — поверьте, я знаю, как это делается, как подогнать слова клиента под техническое задание, даже если они про другое. Не будет пытаться задержать, арестовать меня. Не будет пытаться выбить из меня показания силой. И тем более не приемлю пытки. Ах да, мои родные и близкие будут плохими заложниками, обещаю! Добровольно, на основе сотрудничества — согласен. Попытаетесь давить — и я найду, чем ответить. Возможно погибну, но и вам зачем проблемы на ровном месте, если можно их избежать?

— Я передам твои слова в епархию, сын мой, — склонил голову падре. — Будь готов к приезду отцов из святой инквизиции. И если сердце твоё чисто, в нём нет гордыни и тщеславия, я тоже обещаю, тебе и твоим близким ничего не будет угрожать. Я ведь правильно понял, чего ты боишься?

Он пронзил меня тяжёлым взглядом.

— Я занимал когда-то высокий пост, Рикардо. Эх, где вы мои былые годы… — Из груди старика вырвался тяжёлый вздох. — Я ЗНАЮ, как впадали в истерику при слове «инквизиция» твои предшественники. Наши собратья у вас сотворили нечто ужасное. И также знаю о безбожии, что вы отвернулись от бога. На самом деле вы отвернулись от церкви, но так получилось, что отвернулись и от бога тоже. Наши братья ТАМ в своей гордыне и в своём тщеславии дискредитировали имя церкви и имя бога. Допустили, что своими поступками разрушили всё, для чего были созданы. Мы умеем слушать и делать выводы, Рикардо. Мы — не они.

— Я буду рад, если это так, падре, — усмехнулся я. С этой стороны проблемы точно будут, и надо держать нос по ветру. Пропущу удар и не замечу.