«И самое тревожное обстоятельство — истек май, в разгаре июнь, а мы не получили боевую материальную часть. Учебная техника была на износе, моторы доживали свой срок. Пришлось мне ограничить использование танков для учебных целей из опасения, что мы, танкисты, окажемся на войне вообще без каких бы то ни было танков…
Проще говоря, корпус как механизированное соединение для боевых действий при таком состоянии был небоеспособным. Об этом не могли не знать как штаб КОВО, так и Генеральный штаб…»
Вспомним меткое изречение А. В. Суворова: «Трудно в учении — легко в бою».
Вспоминает генерал Д. И. Рябышев в 1941 командовавший 8-м механизированным корпусом РККА в составе Киевского особого военного округа: «… В целях экономии моторесурса Автобронетанковое управление Красной Армии нам не разрешало вести боевую учебу экипажей на новых танках. Примерно за десять дней до начала войны у нас побывал начальник этого управления генерал-лейтенант танковых войск Я. Н. Федоренко. Я просил у него разрешения провести учения на новых боевых машинах, чтобы механики-водители попрактиковались в вождении своих танков, но он не разрешил и намекнул, что в ближайшем будущем могут возникнуть условия, когда практики у всех будет с избытком. Для этого и надо приберечь моторесурс.»
Справка. Основные тренировки механики-водители Т-34 под предлогом сбережения моторесурса техники проводили на танках Т-26, в результате поступавшие в войска Т-34 не были освоены экипажами. Выяснились также факты запрета на использование инструкций на новейшие танки на фоне параноидальной шпиономании, таким образом, танкисты не получали нужные им учебные материалы. Плохо обученные советские экипажи часто просто не могли завести танки, устранить даже простую поломку. «Многие механики-водители к началу войны имели всего лишь 1,5-часовую практику вождения танков» (ИВОВ, 7, т. 1, с. 476).
Из-за слабой подготовки экипажей значительная часть потерь танков была именно небоевой. Танки часто были вынуждены уничтожать или просто бросать при невозможности устранить поломку, а также из-за отсутствия топлива. Из архивного документа: «125-й танковый полк 202-й МД 12-го МК ПрибОВО 22 июня 1941 года вывел по тревоге 49 Т-26, а 16 боевых машин бросил неисправными в парках…»
Историческая справка. Приказом наркома обороны СССР № 0349 от 10 декабря 1940 года «О мероприятиях по сбережению материальной части тяжёлых и средних танков» в целях сохранения материальной части КВ и Т-34 и «поддержания их в постоянной боевой готовности с максимальным количеством моторесурсов» для обучения экипажей вождению и стрельбе, а также сколачиванию танковых частей и соединений разрешалось расходовать в год на каждую машину учебно-боевого парка 30 моточасов, а на машину боевого парка — 15 часов. А вот все тактические занятия предписывалось проводить на танкетках Т-27…
Согласно приказу наркома обороны СССР № 0283 от 24 октября 1940 г. «О порядке эксплуатации боевой техники и боевой подготовке на 1940/1941 учебный год» на подготовку в линейных частях башенного стрелка легкого танка было предусмотрено 2 моточаса, механика-водителя — 4,5 моточаса; на отработку стрельбы из тяжелого или среднего танка выделялся 1 м/ч; отработку вождения мех. вода — 3 м/ч. В учебных частях нормы были значительно выше, однако на практике требуемые нормы снабжения горючим часто не соблюдались и обучаемые получали значительно меньше моточасов, чем даже требовали приказы
Вспоминает танкист-ветеран В. П. Брюхов, закончивший перед войной советское танковое училище: «… Надо сказать, учебная база была очень слабой. Я после войны посмотрел немецкий учебный комплекс в Австрии. Конечно, он был намного лучше… Немецкие танкисты были подготовлены лучше, и с ними в бою встречаться было очень опасно. Ведь я, закончив училище, выпустил три снаряда и пулеметный диск. Разве это подготовка? Учили нас немного вождению на БТ-5. Давали азы — с места трогаться, по прямой водить. Были занятия по тактике, но в основном в пешем порядке».
Справка. Подготовка же рядовых членов экипажей в РККА была и вовсе мизерной: механиков-водителей готовили три месяца, радистов и заряжающих — месяц.
Из архивных источников известно, что ко всему прочему имелся огромный некомплект комсостава. Данные по некоторым соединениям на июнь 1941 г.: в 35-й тд 9-го мехкорпуса КОВО вместо 8 командиров танковых батальонов имелось 3 (укомплектованность 37 %), командиров рот — 13 вместо 24 (54,2 %), командиров взводов — 6 вместо 74 (8 %).
Тревога К. К. Рокоссовского заключалась в том, что наша приграничная полоса была не готова к защите своих рубежей.
Это и был итог руководства Жукова в должности командующего войсками Киевского Особого военного округа — самого большого в СССР, затем начальника Генерального штаба РККА.
Конечно, знал о таком положении в приграничной полосе Г. Жуков. Но как признать свою недавнюю ложь, которой «кормили» в том числе и Сталина? Надо подключать изворотливость, искать виновных.
Известно, что люди не меняются. Приспосабливаются, ухитряются. Вспоминая докладную К. К. Рокоссовского на Г. Жукова в начале 30-х годов, можно предположить, чем занимался Жуков на своих высоких постах…
В воздухе уже пахло страшной пороховой грозой.
Вот как об этом вспоминает К. К. Рокоссовский:
«… Правда, для прохождения через границу были определены пропускные пункты, но передвижение в приграничной полосе таило в себе много неприятностей для нас.
В этой же полосе свободно разъезжали на автомашинах переодетые в штатскую одежду немецкие офицеры, получившие разрешение нашего правительства на розыск и эксгумацию захороненных якобы здесь немецких военнослужащих.
Нередки были случаи пролетов немецких самолетов…