– Ромео – триста!
Голос в гарнитуре принадлежал Удаву. Хас чертыхнулся про себя. Что и следовало ожидать… Группа уже вела полноценный бой, боевики прижимали группу к земле и под прикрытием крупняков пытались подобраться вплотную к опорному пункту. Хас понимал, что это вопрос времени. Оглянувшись, он не увидел союзников на опорнике. «Сбежали, твари», – мелькнула мысль. Связавшись с Уралом, он попросил его проверить палатки, в которых те спали. Через пять минут Урал вышел на связь и доложил, что все хорошо, союзники спят сном младенца и воевать вовсе не собираются. Самум аж опешил от услышанного, но, придя в себя, дал команду Уралу господ не будить, а то вдруг и вправду настоящая война начнётся, а они не выспавшиеся. И тут в ухе раздался голос Хазара:
– Закат – триста!
«Вот и все. Вот и кончился в тюбике клей…», – начала крутится в голове песенка на манер «не плачь, Алиса» когда-то популярного Андрея Державина. Теперь группе даже не оторваться. Ракеты к ПТРК кончились, БТР стоял в укрытии, рисковать им смысла не было, запасы выстрелов к АГС подходили к концу. Ленты уже переснарядили по второму разу. В это время в воздухе появился БПЛА. Их беспилотник. И, подлетев к духовским пикапам, начал пикировать, подсвечивая их. Боевики прекратили огонь и начали маневрировать. Опытные, они знали, что, как правило, после этого по ним следовал БШУ[114]. Вся штука заключалась в том, что никакого БШУ не будет, и Хас об этом прекрасно знал. А вот боевики – нет. Самум мысленно вознёс слова благодарности Жене Петрову, который в такой ситуации нашёл способ помочь группе, и пообещал себе, что накроет ему самую большую поляну, какую только сможет собрать. Женя давал группе так необходимые ей драгоценные секунды и минуты перерыва.
На него вышел Север и сказал ему, чтобы он включил «абэвэгэдейку»[115], с минуты на минуту будет борт, Мотоциклист все-таки пробил авиацию. Правда, только один. Самум второй раз за ночь нешуточно изумился. Вертушки никогда не летали по одиночке, только парами. Он мог бы предположить, почему так получилось, но благоразумно не стал это озвучивать даже себе.
– Самум – Зеленому! Самум – Зелёному!
– Самум на связи!
– Через пару минут буду над вами, готов работать!
– Принял тебя. Цели подсвечу ЛЦУ в ИК-режиме.
– Принял. И обозначьте себя.
– Принял. Работаем.
– Группа, циркулярно! Всем включить ИК-маркеры. Подсвечиваем цели слева направо.
Несколько невидимых глазу лучей сошлось на крайнем левом пикапе. Послышалось характерное «шшшшшиииииххх», и на месте машины образовалась вспышка. «Молодец!», мельком подумал Хас. А лучи уже взяли в перекрестье вторую машину. Опять характерный звук и опять вспышка. «Да он реально снайпер! One shot – one kill», – восхитился Самум. И мысленно пообещал себе накрыть две самые большие поляны, какие он сможет собрать. Вторая полагалась летунам. После четвёртого вспыхнувшего пикапа до боевиков наконец-то дошло, что фортуна им изменила, и, погрузившись в оставшиеся машины, бармалеи бросились улепётывать. Вертолёт их какое-то время преследовал, но потом бросил это дело и, попрощавшись по рации, ушёл на свой аэродром.
Под утро прикатили Кошмар и Ветер, которые подгрузили раненых и повезли их на аэродром. Закат получил тяжелое ранение в голову, и его погрузили в искусственную кому. Его и Ромео отправляли на операцию в Москву.
Днём прибыла резервная группа, которая поменяла их на опорнике, и Хас с парнями поехать мыться, отдыхать и восстанавливать силы. На душе была какая-то пустота…
За круглым столом сидели четверо – сам маркиз Дюкень, генерал Контркёр, русский майор Хасханов, и некто Томас Робинсон, служивший переводчиком. Контркёр попросил майора найти другого переводчика, который не был бы англичанином, но майор улыбнулся и сказал, что Робинсон – англичанин лишь по происхождению, а на самом деле русский.
– Ещё раз хотел бы выразить свою благодарность за вашу помощь, – сказал де Меннвилль. – Если бы не вы, в форте моего имени хозяйничали бы англичане, а земли вдоль реки Огайо стали бы собственностью короля Георга.