Машинист снял с оставшейся половинки банана кожуру и пошарил за сиденьем. Пакет куда-то завалился.
Машинист на секунду убрал руку с электродинамического тормоза и обернулся в поисках пакета. В кабине было темно, и найти кусок черного целлофана оказалось не так-то просто. Он больше полагался на слух: шевелил пальцами, надеясь услышать ответный шорох.
– О! Да вот же он!
Пакет все это время тихо-мирно лежал под сиденьем и только и ждал момента, когда в него положат желтую, в черных пятнышках, банановую кожуру. Ту самую, на которой постоянно поскальзываются персонажи немых комедий.
Машинист взял пакет и разогнулся. Он встряхнул хрустящий целлофан и сунул внутрь кожуру.
Затем он посмотрел вперед, на
Его оцепенение длилось не более секунды, но ему показалось, что он смотрит не отрываясь в одну точку уже целый час.
Метрах в пятидесяти от него была стена. Отвесная стена от пола до потолка, не пускавшая дальше свет. Лучи фар и головных прожекто-ров натыкались на нее, ломались, рассыпались вдребезги и отскакивали обратно.
Машинист не сразу сообразил, что стена – это вода, бьющая из трещин в обделке.
Он ухватился за тормозной рычаг и что было сил, до упора, потянул его на себя. Резкое отрицательное ускорение вырвало его из сиденья и бросило вперед.
– А-а-аххх! – Он тщетно пытался дотянуться до рычага аварийной остановки.
Через стекло кабины машинист видел, как стена из грязной воды резко скакнула вперед, но, растратив в прыжке все силы, на мгновение замерла… и снова стала приближаться. Подкрадываться с обманчиво ленивой грацией охотящейся кошки. Медленно, но неотвратимо.
Железобетонный монолит обделки ломался. От того места, где правая стена переходила в потолочную часть, отделился огромный, полутораметровой толщины, кусок.
Кусок двигался, как в замедленном кино, подталкиваемый многими тоннами насыщенного водой песка. Огромная сила инерции влекла состав вперед, и еще большая сила крушила бетон, словно мягкий шоколад.
В какой-то момент машинист понял, что независимо от его дальнейших действий эти силы все равно встретятся. И он будет при этом. Более того, он будет как раз в месте их встречи – крошечная песчинка голубоватого мела, прилипшая к бильярдному шару, бьющему по другому шару.
Машинист закрыл лицо руками, словно это могло его спасти, и закричал от безнадежности и страха.
Он кричал недолго – до того самого момента, когда поезд на полном ходу врезался в бетонную глыбу, толкая ее перед собой и сминаясь в гармошку.
Хруст, металлический лязг, звон стекла и скрип монолита, скользившего по рельсам, слились в один протяжный звук. Этот звук наткнулся на массу песка, валившегося из огромной дыры, отразился от нее и ринулся обратно, против хода поезда, догоняя ударную волну.
Ударная волна, передаваясь через сцепки, крушила все на своем пути. Она перекашивала дверные проемы, намертво заклинивая двери, ломала хрупкие человеческие кости, сбрасывала с потолка вагонов лопающиеся плафоны; она затыкала рты вопящим и выдавливала из грудных клеток остатки воздуха; била податливые людские тела друг об друга и вышибала пол из-под ног. Она была немилосердна и не щадила никого. Слабые и беззащитные стали ее первыми жертвами.
Самым первым был, конечно, машинист.