Поднимаюсь, выхожу из-за стола и медленно шагаю к открытой межкомнатной двери. Валерия Евгеньевна пропускает меня, глядя в пол, и возвращается на кухню. Делаю глубокий вдох и переступаю порог комнаты, где все это время прятался тот самый манипулятор, который устроил для меня книжные американские горки. Цветастые стены рябью бьют по глазам: постеры, рисунки, вырезки из журналов, вышитые крестиком картины с изображением животных. Стол завален книгами и вздувшимися тетрадями, у которых, очевидно, исписан каждый лист, а на диване сидит Гриша, упираясь локтями в колени. Его длинные волосы слипшимися иглами торчат в разные стороны, мятая футболка болтается на угловатых плечах.

– За-закрой… дверь, – говорит он.

Выполняю просьбу, а когда оборачиваюсь, Гриша уже стоит посредине комнаты. Он медленно приподнимает подбородок, и мне приходится сделать то же самое, чтобы смотреть ему в глаза.

– Ты п-пришел би-бить меня? – Гриша разводит руки в стороны. – Д-давай.

– Я пришел не за этим, – спокойно отвечаю я. – Может, сядем и поговорим?

– За-зачем? П-просто сделай, что д-должен, и ух-ходи.

Шагаю в сторону, откидываю одеяло и сажусь на диван. Гриша с опаской косится на меня, но через несколько секунд занимает место рядом.

– Ты видел эфир? – холодно спрашиваю я.

– Д-да.

– Понравилось?

Повисает короткая пауза, но ее убивает решительное и несокрушимое:

– Да.

– Легче стало?

Гриша опускает голову и шумно вздыхает.

– Что это изменило для тебя? – задаю я следующий вопрос. – Воспоминания исчезли? Жизнь стала другой?

Гриша сжимает руки в замок, его пальцы белеют:

– Те-тебе легко го-оворить! Ты…

– Что – я? Я не знаю, через что ты прошел?

– Это дру-гое! У… у тебя те-теперь есть все!

– И ты хотел это забрать, потому что… Что?